Медленный фокстрот - Александра Морозова
– Неужели тебе не холодно? – спросила я и протянула ему щетку.
– Морозно, – ответил он, застегиваясь.
Забрал щетку и принялся быстрыми взмахами расчищать лобовое стекло и крышу.
– На это можно смотреть вечно, – сказала я, а Даня засмеялся. – Серьезно! Знаешь, как я завидовала женщинам, у которых есть мужчины, которые после сильного снегопада выходят откапывать их машины? Это же чудо какое-то – не прыгать самой по холоду вокруг нее и не выковыривать дворники изо льда.
– Пользуйся, пока есть возможность. А потом попробуй выдрессировать шахматиста. Будет от него хоть какая-то польза.
Я толкнула Даню в спину, он засмеялся еще громче и обернулся.
– Не нарывайся! Я как раскопал, так и закопать могу. Причем и машину, и тебя.
Мне захотелось сказать ему что-то едкое, но я не смогла. Только стояла и смотрела на Даню – моего Даню, которого я знала сколько себя помнила. Тот же смех, та же улыбка, которая почти никогда не сходила с его лица, что бы ни случилось. Такой же дурашливый мальчишка, пусть уже совсем большой и даже чей-то там жених.
– Наверное, Аня полюбила тебя за твой смех, – само собой вырвалось у меня. И, заметив, как удивленно вытянулось его лицо, тут же добавила: – Потому что характер у тебя несносный.
Даня снова засмеялся – все тем же смехом, по которому сходили с ума все мои знакомые девчонки, – и продолжил чистить машину.
– Бедный шахматист, – услышала я. – Натерпится он от тебя.
Когда Даня вернул мне щетку, машина уже прогрелась. Мы аккуратно выехали со двора, сминая шинами снег, и не спеша, в медленном после снегопада потоке поехали в сторону центра.
– Вижу собственными глазами, а все равно не верю! – сказал Даня, глядя на меня за рулем. – Кажется, что это какая-то параллельная вселенная, где у тебя есть права, а у меня звездолет.
– Сейчас договоришься и дальше на своем звездолете полетишь.
– Серьезно! Ты же даже на велосипеде ездить боялась.
– А ты говорил, что никогда не женишься.
– А ты – что выйдешь замуж за принца.
– У меня еще все впереди.
Даня опять засмеялся. Потом, успокоившись, спросил:
– Как дела у тети Веры?
– Ты же видел ее вчера. Она тебе все рассказала.
– Она только сказала, что все по-прежнему.
– По сути, так и есть. В нашей глуши мало что меняется. Хотя, – вспомнила я, – за ней недавно начал ухаживать один милый кардиолог из поликлиники.
– И она ему, конечно же, от ворот поворот? – предположил Даня.
Я усмехнулась, но поправлять его не стала. В Даниной речи всегда проскакивало «а ларчик просто открывался», «без задних лап», «медведь на горло наступил». Если бы он мог, он бы весь язык перевернул с ушей на хвост.
– Как ни странно, нет, – ответила я. – Он даже стал по выходным приходить к нам домой, распивать чай на кухне, рассказывать маме истории, над которыми она смеется.
– Ого, – не то, чтобы радостно, а скорее озадаченно произнес Даня. – Даже интересно на него посмотреть. Насколько я помню, тетя Вера мало кого удостаивала чести быть приглашенным в вашу обитель.
– Да, я тоже никого больше не припоминаю. Но он реально слишком добрый и мягкий. Мама его в три счета забьет.
Даня захохотал.
– Бедолага!
Мы подъехали к отелю. Огромное здание, похожее на корабль, стеклянные с золотом двери, красивые окна, вычищенные ступени крыльца.
На мгновение я засмотрелась на него, но потом стала искать место на стоянке.
– Пойдешь со мной? – спросил Даня.
Я никогда не была в «Компасе», хоть и жила в этом городе с рождения. Но одно дело там остановиться, а другое – ходить с открытым ртом, как по музею.
– А без меня ты не переоденешься?
Даня хохотнул и вышел из машины.
Глава 9
Лайма
– Мне кажется, это бессмысленно, – сказал Даня, когда мы остановились у подъезда его дома. – Отец даже дверь не откроет.
– Подбери хвост, – ответила я. – Столько времени прошло. Мало ли, может, он перестал вести себя как полный псих.
– Сомневаюсь. Обычно психи со временем ведут себя только хуже.
– В любом случае, ты зачем из Москвы приехал? Чтобы дверь подъезда поцеловать и домой вернуться? Давай хоть попробуем в гости напроситься, раз пришли.
– Ты пойдешь со мной? – спросил Даня.
– А ты разве не об этом меня просил?
– Об этом. И не об этом, – начал путаться Даня. – Я хотел, чтобы ты пошла со мной, но в то же время не хочу, чтобы ты видела моего отца. Мало ли что он выкинет…
Я махнула рукой.
– Чего он при мне только ни выкидывал. Вряд ли у него получится удивить чем-то новым. Не переживай, – добавила я. – Я буду рядом на случай экстренной ситуации, но сама не полезу.
Наконец Даня кивнул, и я аккуратно припарковала машину во дворе по следам другой машины, проложенным по густому снегу.
У двери домофона Даня снова остановился.
– Блин, на что мы вообще надеемся? – забубнил он себе под нос.
Я вздохнула и набрала номер квартиры.
Домофон долго противно пиликал, пока наконец не затрещал и на том конце не послышалось раздраженное:
– Кто?
Теперь вздохнул и, думаю, мысленно выругался Даня.
– Это я, отец. Открой, пожалуйста.
После небольшой паузы ему ответили:
– Кто это такой – «я»?
Даня закатил глаза к козырьку подъезда.
– Один из твоих сыновей, Даниил. Помнишь такого?
– Зачем приперся? Думал, я сдох и ты сможешь поживиться куском общего пирога?
– Нет, сейчас ты мне нужен живым.
– Для чего это я тебе нужен, интересно?
– Раз интересно – открывай, – загорячился Даня. – Или мы что, как идиоты, по домофону будем разговаривать?
– Насчет идиотов не обобщай, – ответил отец, и домофон истошно запищал, сообщая об открывшейся двери.
Отец Дани – массивный, широкоплечий и пузатый – ждал нас в прихожей со скрещенными на груди руками.
– Даже один прийти не смог, – хмыкнул он. – Девчонку притащил, чтобы за нее прятаться.
Мы с Даней ничего не ответили.
– Можете не разуваться, – сказал он и направился вглубь жилища. – Вы ненадолго.
Квартира была старой – поверх доисторических обоев наклеены плакаты с какими-то борцами, в коридоре над дверью висел турник, сквозь окошко двери в комнату можно было рассмотреть очертания боксерской груши. Еще я увидела огромные разной степени убитости кроссовки, резиновые сапоги с меня ростом, рукавицы, которые я могу смело надевать на голову, как шапку, и прислоненную в углу бейсбольную биту.
Я не отставала от Дани, и скоро мы оказались на кухне. Последний раз, по словам самого Дани, прозвучавшими в далеком детстве,