Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера
«Я ему на лбу маркером распишусь», – это он шепнул Дуне на ухо, слегка обнимая. Она прижалась и продолжила разговор. Уже совсем другим, спокойным тоном:
– У вас там еще стена, насчет которой была идея фрески. Мы можем сделать даже фреску с авторской фотографии… хорошо… я буду в Москве… – она вопросительно взглянула на Ивана, и он поднял три пальца. – Через три дня. И в первую очередь подготовлю для вас варианты фото… Да, конечно. Встретимся сразу же, вы лично отберете то, что заинтересует. Спасибо. И вам хорошего дня.
Дуня нажала отбой. Прижалась щекой к груди и вернула ему совсем не отражающее и, в общем-то, бессмысленное, но все-таки произнесенное:
– Спасибо.
– Ерунда. Мы все сделаем, не переживай, – обхватил руками крепко-крепко. И чтобы заставить ее забыть неприятный разговор, и потому что в самом деле – пора, произнес подчеркнуто бодро: – А сейчас нам уже надо бежать!
Но они еще постояли какое-то время там. Вот так – обнявшись. Так близко, плотно, честно. Чтобы сказать несказанное. Чтобы поделиться важным. Чтобы выдохнуть. Вдохнуть. Перевести дыхание.
И побежать, взявшись за руки.
* * *
Открытие выставки прошло замечательно – в очень теплой и искренней обстановке. На мероприятие пришло довольно много народа, и поначалу даже сложилось ощущение столпотворения, но, когда все речи были сказаны, микрофоны отключены и посетители разошлись по разным сторонам, комфорт возвратился.
Дуня переходила от работы к работе, некоторые бегло просматривала, перед другими останавливалась. То, что ей вчера сквозь слезы привиделось подсолнухом, на самом деле оказалось махровым желтым бархатцем на фоне шелкового платка в черную клеточку. Настоящий натюрморт. Здесь было много очень интересных работ. Мимо Дуни проходили люди, и можно было поймать обрывки их разговоров. Конечно, на выставку пришли сами дети, их родители, бабушки, дедушки, друзья. Дуняша наблюдала, с какой гордостью юные фотографы демонстрировали свои работы, рассказывали о них, отвечали на задаваемые вопросы. Были тут и простые сторонние посетители, узнавшие о выставке из афиши, размещенной на входе торгового центра, была и журналистка из местной газеты. Она что-то записывала в блокноте, подходила к детям и родителям, задавала им вопросы, а потом добралась и до Вани. Дуняша краем зрения наблюдала, как Ваня разговаривал с корреспондентом, засунув руки в задние карманы джинсов, потом он подвел журналистку к какой-то работе, начал жестикулировать, что-то показывать и наконец улыбнулся. Дуня улыбнулась тоже. Она никогда не видела его за работой. И пусть организация выставки не относится напрямую к Ваниной профессии, но все же является важным для него делом.
Почему-то вспомнился их ужин в «Шоколаднице», и его вопрос о том, смогла бы Дуня уехать из Москвы, и ее ответ: «Ради чего? Должна быть причина».
Ее причина была в этом же зале. И пусть Дуня уехала не насовсем, а лишь на несколько дней, – свой выбор она сделала и знала, что он правильный. После утреннего разговора с клиентом Дуняша была почти уверена, что заказчик останется доволен, потому что уже даже определилась, какое именно фото может предложить в качестве фрески. Ту Гранаду… Под ногами появилась устойчивость, а в душе – спокойствие. Просто она верила, что Ваня будет рядом и все получится.
А эти дни во Владимире не заменить московскими. Разве увидела бы Дуня, вернись она утром в столицу, как Иван общается с детьми, как серьезно слушает их рассуждения, опускается на корточки перед мальчиком лет шести, чтобы быть с ним одного роста, показывая что-то на фотоаппарате перед тем, как ребенок попытается сделать, может быть, свой первый снимок под названием «Мой старший брат и московский фотограф».
Потом к ним подошли другие дети и их родители, было решено сделать большую групповую фотографию на память прямо на фоне стены с работами.
На все это Дуне ужасно нравилось смотреть. И видеть такого Ваню тоже. Она ходила сама по себе, не мешая и не отвлекая, и ей не было скучно. Дуняша знала, что, как только получится, он подойдет сам. Знала, и все тут.
Ваня подошел, когда первые посетители уже покинули выставку, оставив в книге отзывов свои комментарии. На смену им пришли другие, а Дуня стояла у большой раскрытой тетради и читала оставленные впечатления.
– Устала? – послышалось у самого уха.
– Нет, – улыбнулась Дуняша. Она хотела попросить его пройтись по залу вместе, чтобы Ваня показал наиболее понравившиеся ему работы, еще хотелось узнать его мнение о работах, которые понравились ей… но тут зазвонил телефон.
– Извини, – Иван отошел в сторону, чтобы ответить.
– Здравствуй, сынок.
Всего лишь второй звонок после отъезда из Коломны. Или третий. Иван первое время удивлялся отсутствию привычных частых звонков от матери. А потом просто тихо радовался. Она все поняла про его желание выключить обычную жизнь и притвориться на время кем-то другим. Тем, кому не больно. Господи… Неужели все это было с ним?! Иван обернулся. Дуня стояла в нескольких метрах от него и беседовала с чьим-то дедушкой, намеревавшимся оставить запись в книге. Диалог у них был оживленный и, судя по улыбкам, веселый.
– Здравствуй, мама.
– Как выставка? Я не стала звонить с утра. И… раньше тоже. Сейчас тебе удобно говорить?
Несвойственная Гениальной Идее деликатность изумила. Или это Иван сам себе придумал, что не свойственная? Может, наоборот, все дело в том, что, когда любишь кого-то, – тебе свойственно беспокоиться о любимом человеке? Ваня оторвал взгляд от знакомой теперь до мельчайших подробностей женской фигуры и посмотрел в противоположную сторону.
– Все прошло отлично. Да, – сделал пару шагов к фото, которое так интересовало сегодня Дуню. Вполне приличный пейзажный снимок с бархатцем. – Да, и я тоже. Спасибо, мама. Да, еще день, и я возвращаюсь.
Он специально не стал уточнять, куда. Им с Дуней надо в Москву, но в двух словах
