Фред Стюарт - Блеск и будни
Насколько сильно различаются эти два человека. Так же, как мирный берег Шотландии отличается от сумасшедшей денежной гонки Нью-Йорка. Надевая бриллиантовые сережки, которые подарил ей Алекс, она думала, кто же такой этот Джим.
— Ну, Алекс, приятель, я готов есть такой суп до Страшного суда, особенно когда рядом находится ваша жена, самая красивая женщина на свете, — воскликнул Джим Фиск-младший часом позже, когда Алекс ввел толстенького, с иголочки одетого бывшего циркача в гостиную. — Господи, да она же просто королева! Настоящая королева! Миссис Синклер, мадам, хотя я и родился 1-го апреля, в день дураков, я никогда не говорю неправду. Когда я смотрю на ваше прелестное личико, то как будто слышу божественную музыку, как будто начинают звучать золотые струны! Этот день на всю жизнь останется в моей памяти, потому что я увидел саму Венеру!
Лиза чуть не рассмеялась от этой тирады, произнесенной с гундосым вермонтским акцентом нараспев. Джиму Фиску было двадцать семь лет. Его отличали голубые глаза навыкате и отвисшие, как у моржа, усы. На его мясистых пальцах были нанизаны три золотых кольца с бриллиантами, на шелковом галстуке была булавка с бриллиантом, а огромный живот опоясывала золотая цепочка от часов.
— Ну, что вы. Спасибо, мистер Фиск, — сказала она, с трудом сдерживая смех.
— Алекс, я думал, что ты просто хвастался за обедом, но оказалось, ты говорил истинную правду. Ты женился на самой красивой женщине во всем Нью-Йорке. Послушай, мне нравится и твой дом, — добавил он, оглядывая вычурную гостиную, которую Алекс снял вместе с мебелью. — Очень любопытное помещение, с хорошим вкусом и на Пятой авеню. Я слышал, что Пятая авеню шикарное место и цены тут очень высокие.
— Да, для недвижимости это просто находка, цены постоянно растут, — согласился Алекс.
— Мистер Фиск, хотите хереса перед обедом? — спросила Лиза, садясь на скамеечку.
— Хереса? — фыркнул он. — Черт подери, мадам, разве это выпивка для настоящего мужчины? Налейте мне либо виски, либо чистой воды. Есть ли у вас ром, Алекс? Меня что-то потянуло на рюмку хорошего старого рома.
— Рома у меня нет, но есть хорошее довоенное американское виски «Бурбон».
— Бурбон! Отлично! Ну, так вот, мадам, — он втиснулся в довольно хрупкое на вид кресло, — поскольку вы иностранка, то скажите, что вы думаете об этой дурацкой войне, которая у нас тут идет? А? И я называю ее дурацкой, потому что разве это не глупость стрелять друг в друга? Я думаю о Джонни-мятежнике как о своем брате, хотя он готов снести с меня голову. Но похоже, что назревает настоящая битва при Фредериксбурге, верно? Не знаю, удастся ли нам выиграть хоть одно сражение. Не-ет. Подумать только, Север не выиграл ни одного сражения! Что вы оба думаете об этом, Алекс? Хотите пари? Ставлю три против одного, что дядя Сэм подожмет хвост перед повстанцами.
— Хотите на сто долларов?
— Идет.
Лиза подумала, какой цинизм, что двое мужчин призывного возраста держат пари на исход битвы, которая обещает быть кровавой, но решила попридержать язык.
— Ну, что ты думаешь о толстяке Джиме Фиске? — спросил ночью Алекс, когда раздевался, чтобы лечь в кровать.
— Он — клоун, — ответила Лиза, которая уже лежала в кровати. — И не то чтобы высокомерный сноб, а просто в высшей степени вульгарный человек.
— Да, конечно, он вульгарный. Просто парень из Вермонта с инстинктами бенгальского тигра.
— Ты обратил внимание, как он вел себя за столом? Он держал вилку так, как будто это кинжал. И мне пришлось просить простирать скатерть дважды, так он извозил ее курятиной. А отрыжка!
Алекс засмеялся, надевая свою красную фланелевую ночную рубашку.
— Он когда-то работал в цирке, поэтому его нельзя назвать утонченным человеком. Но в Вашингтоне он зарабатывает миллионы, работая на магазины Джордана и Марша в Бостоне.
— Там ты с ним и познакомился?
— Да.
— Он так же наживается на войне, как и ты?
— Точно так же. — Он забрался в широкую кровать и лег рядом с ней. — Знаю, что он неотесанный, но на Уолл-стрите все такие, и из того, что он говорил за ужином, можно сделать вывод, что он не изменится. Просто темнеет в глазах, когда думаешь, какие они себе сколачивают состояния.
— У меня голова идет кругом, когда я думаю, какие ты себе зарабатываешь деньги там, в Вашингтоне. Ах, Алекс, не можешь ли ты остановиться, не проворачивать свои делишки с правительством? Разве у нас не достаточно денег?
— А сколько надо денег, чтобы их стало достаточно? — отозвался он, холодно глядя на нее.
— Ты сказал мне, что мы заработали в этом году больше двух миллионов долларов. Мне кажется, что этого довольно.
— Мне сказали, что командующий военно-морским флотом тянет на пятьдесят миллионов или даже больше, но это не останавливает его — он пытается заработать еще больше. Деньгам нет предела. В этом суть нашей страны: зарабатывать деньги. И чем больше вы заработаете, тем больше вам хвала.
— Никогда не слышала ничего более абсурдного. Значит, ты считаешь, что командующий Вандербилт лучше тебя?
— Да, во всяком случае, он лучше как бизнесмен. Но он старый, а я молодой. Когда-нибудь и я достигну его показателей, и, может быть, легче всего сделать это на Уолл-стрите.
Она вперилась в него взглядом.
— Я начинаю понимать тебя — по-настоящему понимать тебя — впервые за все время. Деньги — это бог для тебя, верно?
— А разве есть что-либо более возвышенное?
Она привернула керосиновую лампу и закрыла плечо пуховым одеялом, повернувшись к мужу спиной.
— Спокойной ночи, Алекс.
— Подожди минутку! Ты рисуешь меня каким-то жадным чудовищем, потому что мне нравится зарабатывать деньги! А сама ты разве не любишь деньги?
— Не хочу больше разговаривать об этом.
— Ну а я хочу! Повторяю, разве ты не любишь деньги?
Она села на кровати и опять вывернула фитиль лампы.
— Да, конечно, деньги я люблю, — ответила она. — Но я не схожу по ним с ума. Неужели ты не замечаешь, что за шесть недель нашей совместной жизни ты только и знаешь, что говоришь о деньгах? Тебя больше ничто не интересует: ни искусство, ни книги, ни музыка, ни любовь…
— Я люблю тебя! И люблю Аманду!
— Только чудовище может не любить Аманду, а меня ты любишь потому, что тебе нравится показывать меня, как будто я новое модельное платье, которое появилось в твоем магазине.
— Боже! Что ты говоришь!
— Но это же правда, Алекс. У тебя много замечательных качеств. Не стану отрицать этого. Но то, что тебе известно о любви, можно написать на одном из ценников одежды в твоем магазине «Синклер и сын».
