Аркадия (СИ) - Козинаки Кира

И сейчас я не хотела отсюда уезжать.

Поэтому стёрла сообщение, убрала телефон в карман, размотала бинт и зацепилась взглядом за нить, к которой был привязан воздушный змей, трепетавший на фоне перистых облаков.

Я вернулась домой ближе к обеду. Протянула тёте квёлый погрызенный огурец, широко улыбнулась, но в ответ она только покачала головой.

– Мирусь, знаешь, тут полный дом животворящих кошек…

– Нормально всё, – дёрнула я подбородком, выгребая звенящую мелочь из карманов. – Есть для меня какое-нибудь задание? О, давай пол подмету, песка нанесло, жуть!

А через несколько часов на пороге тётиного дома появился Илья.

Я увлечённо копошилась на кухне, расставляя тарелки и чашки в буфете по «правилу трёх»[1], и даже не сразу поняла, как это произошло.

– Я еду в город, купить что-нибудь нужно? – долетел до меня мужской голос, и сначала я подумала, что надо бы нарисовать на зеркале вторую чёрточку, а потом вытянулась, как сурикат: голос-то оказался очень знакомым!

– Да, дорогой, конечно. А на почту заскочишь?

– Угу.

– Вот и чудненько! Сейчас принесу список и деньги. Ты зайди пока.

– Я тут подожду.

Тётя Агата вплыла в кухню, подхватила испещрённый мелким почерком листочек и принялась деловито его изучать, словно проверяя, ничего ли она не забыла, а я вскинула руку в сторону двери, выпучила глаза и прошептала страшным голосом:

– В смысле?!

– Что такое? – Тётушка полным изящества и невинности жестом смахнула выпавшую из-под очередного тюрбана прядь волос, но только на губах её играла крайне загадочная улыбка. – Я же говорила тебе, что заказываю продукты из города, вот Илья мне их и привозит.

– А почему ты меня не предупредила, что он придёт? Ты что, сама его позвала?

– Я не звала, Мируся. И как я могла тебя предупредить, если обычно Илюшка ездит за продуктами по субботам? А сегодня у нас что?

– Что?

– Пятница, утёнок. Пятница.

Я посопела немножко, поскребла ногтем бровь, изо всех сил стараясь сделать из сказанного правильные выводы, а не те, что очень хотелось, а потом взбила пальцами чёлку и прокралась в прихожую. Илья топтался на крыльце – опущенные плечи, застёгнутая на все пуговицы клетчатая рубашка, руки в карманах джинсов.

– Привет, – несмело сказала я.

Он поднял на меня глаза:

– Привет.

И на секунду пронзил взглядом, обжёг до свежих волдырей и тут же отвернулся, будто там, где мысок его кеда ковырял порожек, происходило невероятно увлекательное зрелище, гладиаторские бои, не меньше.

Я вытянула шею, чтобы рассмотреть повидавшую жизнь серую «буханку» на подъездной дорожке, и спросила:

– Это твоя?

– Угу.

Если бы я умела слышать голоса, они бы сейчас наверняка истошно вопили «Действуй, Мира!», но я не стала дожидаться первых признаков шизофрении и, не тратя время на сомнения, громко объявила:

– Я еду с тобой. – Встретилась с изумлённым взглядом Ильи и добавила: – Мне тоже нужно в город. Купить… кое-что.

– Говори, я куплю.

– Не купишь. Это… – я наспех всовывала ноги в кроссовки, – личное. Интимное даже. В аптеку мне надо!

И пулей промчалась мимо, с силой дёрнула за ручку дверцы с пассажирской стороны и забралась внутрь «буханки». Уселась, быстро посмотрела на застывшего на крыльце Илью через лобовое стекло, захлопнула дверцу, сложила руки на коленях и принялась с интересом – напускным, конечно, потому что внутри умирала от ужаса – разглядывать салон, когда дверца снова открылась.

– Вылезай.

– Не вылезу.

– Ты не поедешь со мной.

– Ещё как поеду.

– Ты знаешь, где остановка. Нужно в город – садись в автобус и езжай за своим интимным.

– Так у тебя тоже, – я широко махнула рукой, – автобус. Какая разница?

– Такая разница. Марш отсюда!

– Не маршну!

Я накинула на себя ремень безопасности, на всякий случай вцепилась в него пальцами и уставилась прямо вперёд, но затем всё-таки опасливо покосилась на Илью.

– Можешь стоять тут хоть до морковкиного заговенья, я всё равно не вылезу.

Ему всегда было сложно мне отказать, и я это знала. Он мог с жаром доказывать матери, что сваленные на полках в углу дедовы богатства – кофейные банки со ржавыми гвоздями, ключи от несуществующих замков, сантиметры отрезанных проводов – нужно просто собрать в один мешок и выбросить, но стоило мне аккуратно вмешаться, подлезть под руку и заглянуть в глаза ласково – и вот мы уже сортируем средневековый мусор по коробочкам на радость деду Митяю, выводящему носом сочные рулады в соседнем кресле. Или он мог до слюней спорить с Володькой, перевернётся ли лодка с неправильно распределённым грузом, если с неё резко спрыгнуть, взывать к разуму и простейшим законам физики, всячески горячиться, но я незаметно находила его пальцы, сжимала их – и он замолкал.

– Мира, ты не понимаешь, – качал головой с улыбкой.

– Да пускай прыгает, – отмахивалась я.

И Володька прыгал. А вслед за ним в воду летели и мы с Ильёй, потому что и были тем самым неправильно распределённым грузом.

Когда-то я являлась его слабым местом, тем, что возникает лишь при глубочайшей привязанности, но делать ставку на нюансы давно завядших отношений сейчас казалось слишком самонадеянным с моей стороны: забор уже был заколочен. Поэтому я отчаянно высматривала в его глазах злость, раздражение или даже агрессию.

Но нет: Илья тихо ругнулся сквозь зубы – я не разобрала, что именно он сказал, но предпочла услышать что-то вроде «Ах, какая упрямая барышня!» – и захлопнул дверцу «буханки». Подошёл к выглянувшей на крыльцо тёте Агате, распихал по карманам выданные ему бумажки, о чём-то с ней поговорил, мимоходом почесав за ухом запрыгнувшую на перила рыжую Делию, а потом уселся на водительском сиденье и тяжело вздохнул.

Я молчала. Ведь если силой выкинуть меня из машины у него не получится, то одним метким словом – запросто, поэтому я всё ещё держалась руками за ремень безопасности, старалась лишний раз не отсвечивать и терпеливо ждала, когда мы выедем с гравиевой дороги на асфальтированную, повернём на шоссе, наберём скорость. И только тогда отважилась спросить:

– Откуда у тебя «буханка»?

– Оттуда, – буркнул Илья.

Да уж, начало воодушевляющее. Я покрутила головой по сторонам и попробовала снова:

– Радио можно включить?

– Тут нет радио.

Прорвавшееся сквозь ажурные кроны деревьев солнце запустило рой беспечных бликов по приборной панели. Над дорогой низко пролетела птица.

– А хочешь занимательный факт про русского живописца Архипа Куинджи?

– Нет.

Где-то совсем рядом, точно под боком, мерно гудел мотор, вдоль резинового ободка лобового стекла скапливались белые песчинки, пахло старым железом, хвоей и немного морем.

– А тебе не стра… не странно снова оказаться со мной в одной машине?

Страшно, я хотела сказать «страшно», но не смогла, а Илья впервые на меня посмотрел, но так ничего и не ответил.

Оставшиеся сорок пять километров до города мы провели в тишине.

Но даже там лёд между нами не растаял. Людные улочки, наполненные детским смехом, разноцветные кукольные домики с башенками и флюгерами, дразнящий запах варёной кукурузы – все прелести прибрежного курортного городка, призванные расслаблять и настраивать на мирный лад, сейчас, казалось, совершенно не работали.

Я безмолвно следовала за Ильёй, отставала на пару шагов, потом догоняла и смотрела, как наши тени сливались на асфальте. Читала этикетки на консервах с тушёнкой в почтовом отделении, где он получал посылки для тёти Агаты. Выбирала самый выгодный вклад в банке, пока он ждал своей очереди к операционисту. Откровенно скучала в автомастерской, где он вёл бесконечные беседы с перемазанными машинным маслом суровыми мужиками.

Время тянулось медленно, мне уже хотелось пить и писать, но я боялась отойти хоть на минутку: а вдруг он воспользуется моментом и уедет, оставив меня тут? Мысль, конечно, была дикой и маловероятной, но я на всякий пожарный переживала, поэтому не выпускала его из поля зрения, а заодно и разглядывала украдкой, подмечала детали.