Аркадия (СИ) - Козинаки Кира

– Ну да, конечно, не связано, – проговорила тётя таким задорным голосом, что даже мне стало неловко. – А ты что же, собрался стены белым красить? – добавила она, приметив, вероятно, вёдра с водоэмульсионкой.

– Ну… да. Это… скандинавский стиль?

– Мируся, а ты что думаешь по поводу белых стен? – повернулась ко мне тётя Агата.

Я покусала губу, очень сильно не желая вмешиваться, но тётушка смотрела на меня таким выразительным взглядом, что я горестно вздохнула, скрестила руки на груди и пустилась умничать:

– В скандинавском стиле на самом деле не белые стены. Чтобы избежать стерильности и ненужных ассоциаций, они добавляют в белую краску пигменты серого и жёлтого. Получается оттенок ближе к цвету слоновой кости или яичной скорлупы. Его называют «стокхольмсвит» – стокгольмский белый. Но это совсем не тот белый, что из магазинного ведра.

– Ну простите! – отозвался Илья. – У них там нет колеровочной машины.

– Зато у нас есть колеровочная Мира, – объявила тётушка. – Бери девчонку в помощницы.

Я всё ещё не видела его лица – и к счастью, потому что на моём сейчас, должно быть, отображался весь спектр эмоций от панического ужаса до внезапного ликования.

– Я не думаю, что это хорошая идея, – наконец сказал Илья.

– Я тоже, – еле слышно поддакнула я.

– Это прекрасная идея! – настаивала тётя Агата. – Ей всё равно заняться нечем, сегодня вон трижды дом подмела, а ещё собиралась пойти купать кошек. И посуду на моей кухне переставляла, а вот это же никуда не годится! Пусть лучше чем путным займётся, покрасит чего-нибудь, ей и самой только на пользу пойдёт. Утёнок, ты же можешь намешать стокгольмского белого?

– Я не… Но я… Мы…

Чисто технически – да, я могла. Но вот хватит ли у меня для этого силы духа – я не знала.

Мой интерес к искусству никуда не пропал. Я по-прежнему ходила в музеи и галереи, старалась не пропускать модные выставки и даже приобрела пару картин начинающих живописцев. По вечерам я любила листать глянцевые альбомы с репродукциями, в дороге слушала искусствоведческие подкасты, а ещё яростно лайкала все фотографии по хештегу #таджикротко в инстаграме – там люди научились видеть красоту в убогой манере коммунальных служб закрашивать граффити на городских стенах. Той, что так напоминала самого важного в моей жизни художника.

Но при всём этом я ни разу сама не брала кисть в руки. Даже по бытовым вопросам: последний ремонт делала нанятая бригада, а если для какой-нибудь рабочей съёмки требовалось нечто странное вроде облитых сверкающим золотом венских стульев, я всегда делегировала это дело стажёрам.

– Могу, – ответила я.

И услышала, как громко бьётся сердце.

– Да что не так с просто белым?! – возмутился Илья.

– А, то есть ты на стены больничных палат ещё не насмотрелся? – строго спросила тётя Агата. И он не ответил. – Вот и чудненько! – заключила она, хлопнула в ладоши и собрала в охапку свои посылки. – Значит, жди завтра нашу красну девицу, пришлю её с колерами, у меня от ремонта остались, и с бутербродами вам на перекус. Можешь прогрунтовать стены сегодня. И ещё раз спасибо за помощь, дорогой!

– Всегда пожалуйста, – сквозь зубы процедил Илья, громко и даже раздражённо хлопнул дверцами кузова и направился к водительскому месту, бросив на меня короткий взгляд. Я только развела руками, одновременно говоря «Вот такая у меня тётя,прими» и «Вот такая у меня тётя,извини», но он молча сел за руль и уехал, а тётушка, шурша юбками, поднялась на крыльцо.

– Ну вот зачем? – вздохнула я.

– Потому что вы чувствуете друг к другу мяту[2].

– И как это понимать? – вопросила я у опустевшего дверного проёма.

_________[1] «Правило трёх» – один из базовых законов в дизайне интерьера. Заключается в том, чтобы умело сочетать различные по форме, цвету, размеру и фактуре предметы. Считается, что таким образом декоративная композиция смотрится наиболее гармонично.[2] «Чувствовать к кому-то мяту» – польская идиома, означающая «ощущать привязанность, влюблённость, влечение к кому-то».

Глава 6

Я уткнулась подбородком в сложенные на столе руки и смотрела, как тётя Агата красила ногти. Опустить тонкую кисточку в бутылёк с тягучим тёмно-бордовым сиропом, отереть лишнее об узкое горлышко, оставить на ногтевом ложе три точных и уверенных мазка – вроде несложно, и я так смогу. Не с лаком, но с водоэмульсионной краской и стенами дома Ильи.

Тётушка вытянула вперёд левую руку, покрутила ей, рассматривая маникюр, удовлетворилась результатом и принялась за правую.

Вообще, для официально одинокой – то есть сильной и независимой – женщины она вела себя, как по мне, слишком уж нетипично. Не то чтобы я считала, будто в её ситуации нужно надеть кружевной чепец и смириться, но то явное удовольствие, с которым тётя Агата делала макияж по утрам, пользовалась нишевой парфюмерией или носила чулки словно не для кого-то, а исключительно для себя, несколько меня обескураживало.

Чулки! В деревне! Сегодня утром я развешивала постиранное бельё на верёвках в саду и даже засмотрелась на то, как тётушкины чулки развевались на ветру на фоне просыпающегося леса, – это казалось чем-то странным, из ряда вон выходящим, но невероятно красивым. И вдруг именно тут – уместным.

А вот сейчас тётя отточенными движениями красила ногти, но это ещё можно было объяснить её грандиозными планами на вечер – в театр с ночёвкой. Именно так,с ночёвкой: тётушка ссылалась на то, что спектакль закончится поздно, возвращаться из города будет несподручно, но я покивала и нарисовала на зеркале жирную красную черту.

– Ещё чаю? – спросила тётя Агата.

– Нет, спасибо… Ой! Ай!

На мою сгорбленную спину лихо запрыгнула кошка и радостно впилась в кожу когтями.

– Кто ты, стокилограммовый мохнатый монстр? – взвыла я.

– Это Ада, – проинформировала тётушка, мельком глянув на заложенный нами фундамент для пирамиды бременских музыкантов, и вернулась к маникюру.

– Она страшная и чёрная, да?

– Ты считаешь меня такой предсказуемой, утёнок? – усмехнулась тётя. – Она шпротная.

– Вот и шпротиков захотелось… – вздохнула я.

Сегодня я проснулась рано, хотя снова долго крутилась в постели под гнётом тяжких дум, пытаясь каким-то образом соединить нынешнюю себя, нынешнего Илью и давно исчезнувшие из моей жизни краски. Но то, что когда-то казалось таким привычным и обыденным, вдруг стало пугающим, и я тёрла лицо руками и печально вздыхала, сто тысяч раз пожалев о том, что согласилась на эту авантюру. Что вообще приехала. А среди ночи я прокралась на кухню, съела полведёрка мороженого, дала облизать ложку ближайшей кошке и решила, что если я могу хоть как-то помочь Илье – пусть даже покрасить стены, это же всего лишь стены, – я обязана это сделать. А там, глядишь, выйдет и так, что помогу и самой себе.

На решётке остывало печенье из овсянки и говяжьей печени, которое я под чутким руководством интернета испекла с утра. Я хотела сделать его в форме косточек, но у тёти не нашлось подходящей формочки, поэтому вкусняшки для Тузика получились в виде сердечек. Ещё я надела крайне непрактичный, но очень удобный белый джинсовый комбинезон, стащила у тётушки шёлковую косынку и повязала на голове так, чтобы легкомысленные концы торчали прямо на макушке. И как-то вся эта подготовка меня окончательно расслабила и успокоила, я даже начала предвкушать. Вот только стрелки часов упрямо не желали подбираться к восьми.

– Думаешь, ещё не пора? – спросила я у тёти Агаты. – Я в книжках читала, что в деревнях жизнь начинается рано. Ну, там, коров подоить, поросям дать…

– У нас нет коров и поросей, только олени и кабаны.

– И где-то бродит одинокий голодный волк…

– Господи, да иди уже! – не выдержала она. – Себя изводишь, а заодно и меня.

Этого было достаточно: я немилосердно сбросила мурчащую Аду с плеч, собрала печенье в контейнер, схватила холщовую сумку с набором для колеровки, подготовленный тётей свёрток с обещанными бутербродами – и меня даже не очень расстраивало, что желанной колбаски там снова не было, – и помчалась к выходу.