Аркадия (СИ) - Козинаки Кира

Только чутьё подсказывало, что сейчас не время для споров о чужих именах: в тесном помещении магазина происходило что-то другое, неясное, собирающееся зловещей тёмной хмарью по углам.

– Покупать чё будешь? – Светка скрестила руки на груди, показывая, что не собирается вести со мной милые беседы, и добавила ехидно: – Или мы для тебя недостаточно «Азбука вкуса»?

– Буду, – смутилась я. Вообще-то, я зашла в магазин просто так, скоротать время, но от внезапного Светкиного ехидства растерялась, покрутила головой по сторонам, посмотрела на витрину с серой колбасой и попросила то, что действительно регулярно покупала в «Азбуке вкуса»: – Цельнозерновой хлеб и авокадо, пожалуйста.

Светка рассмеялась, громко и издевательски. А потом демонстративно положила на прилавок батон белого и длинный огурец в плёнке и с вызовом глянула на меня:

– Берёшь, аристократка ты наша?

– Я не…

И тут я поняла: Светка пыталась уколоть меня тем фактом, что у меня есть деньги. Но это же так глупо и нелогично, как если вдруг начать дразнить человека за две руки или цвет глаз: ну руки, ну глаза, ну деньги. Они просто есть. А самое странное – у неё вдруг и вправду получилось меня задеть, и мне внезапно стало стыдно и за свой привычный набор покупок, и за количество камер на айфоне, который я достала из кармана, чтобы заплатить.

– Принимаем только наличку, – цокнула языком Светка.

Я молча ощупала карманы шортов, заранее зная, что денег там нет, но потом вспомнила про случайную тайную заначку, сняла с телефона чехол и положила на прилавок вчетверо сложенную сотню.

– Хватит?

Светка подхватила купюру, убрала её в кассу и тут же с весёлым лязгом высыпала в блюдце для мелочи целую гору монет.

– Сдача. Пересчитывать будешь? Или для тебя это так, мусор?

– Полностью тебе доверяю, – проговорила я, распихивая монеты по карманам. – А знаешь, Свет, я удивлена, что ты здесь.

– А где я, по-твоему, должна быть?

– Ну… как минимум в Москве.

Язык чесался добавить «за кассой в “Азбуке вкуса”», но я сдержалась. Потому что имела в виду совсем другое. И на самом деле удивилась, встретив её здесь.

Светка мечтала стать актрисой. Хотела после школы поступать в театральный, наизусть цитировала диалоги из культовых фильмов, виртуозно падала в ненастоящие обмороки и на плохом английском репетировала речь, которую собиралась произносить на вручении «Оскара», обещая, так и быть, нас тоже поблагодарить – сразу после«год, мазер энд фазер». Никто точно не знал, имелся ли у Светки актёрский талант, но мечта сбежать из крошечного посёлка и выбиться в большие люди была такой громадной, что постепенно все поверили в её неминуемость. И я тоже. Я даже желала, чтобы эта мечта сбылась.

– Если в Москве все такие, как ты, я меньше всего хотела бы там оказаться.

– Какие такие?

– Гнилые! – выплюнула Светка. – Прикидывалась одной из нас, обычной, ну ладно, мазюкала там что-то, пускай! Но как накосячила, так сразу и выяснилось, что депутатская дочка! Папочка примчался, денежками ворованными ото всех откупился, и вот уже наша богатенькая Мирочка не при чём, её вообще в машине не было, она у нас на частном вертолёте домой улетела – и поминай как знали! Свалила – и всё, проблема решена, да? А что Илья в коме – так это неважно, это не барского ума дело! Я знаю, что не он был за рулём, я вас видела! И ты должна была за это ответить, но нет, олигархам закон не писан!

У меня закружилась голова.

– Уезжай, Мира, – зло прошипела Светка. – Тебе здесь не рады!

Я взяла хлеб и огурец вмиг онемевшими пальцами, вышла из магазина, сделала несколько шагов и поймала ртом порыв солёного ветра, от которого тут же засаднило в горле.

Мне не хватало сил злиться на Светку. Да и смысла не было.

Потому что шесть лет назад на ночной дороге я увидела перед машиной лося, и из-за иллюзорной надежды, что смогу его объехать, я вывернула руль, подставив под удар пассажира. Я отделалась парой царапин, лось погиб на месте, а Илью в бессознательном состоянии с многочисленными переломами, ушибами и порезами увезли в больницу, но мне так и не разрешили его увидеть.

У отца хватило денег, чтобы в кратчайшие сроки стереть моё имя из всех документов: меня не было в машине, не я звонила в скорую, не я, перемазанная кровью и покрытая взвесью осколков лобового стекла, встречала полицию. Но это я, я оставила мальчишку с соломенными волосами в маленькой больнице на берегу моря. Они сказали, что он не выживет. Сказали, что – если вдруг повезёт – он не сможет ходить. Только молилась о том, чтобы повезло, я уже в одиночестве, через сутки уехав из крошечного посёлка на краю земли навсегда. Я бросила его.

А теперь вернулась. Чтобы просить прощения за то, что простить невозможно.

Глава 5

На пляже мы с батоном пользовались успехом у чаек.

Стоило мне спуститься с деревянных ступеней между дюнами и усесться на песке, как рядом сразу же нарисовалось несколько желтоклювых птичек, нахально посматривающих на меня своими крохотными глазками, усиленно намекая, что весь хлеб в радиусе километра принадлежит им, отдавай. Я и отдала. Огурец тоже предложила, но они почему-то отказались, и мне пришлось протереть его подолом с вышивкой и куснуть самой – трава травой.

Телефон пискнул входящим сообщением: любимый братец великодушно уведомил, что взял погонять мою тачку, и в качестве доказательства прислал богомерзкое селфи в салоне «Мини Купера». Я так и знала, что оставлять машину у родителей было плохой идеей, и Милош не мог упустить шанса меня позлить, даже если для этого ему пришлось запихнуть свои брутальные – нет, конечно – телеса в девчачий автомобиль. Я запальчиво пожелала брату сгореть в аду, открыла соседний чат и медленно, нерешительно напечатала, что вернусь в Москву раньше, чем планировала. А затем посмотрела на море.

Оно было прекрасно. Как, впрочем, и шесть лет назад, когда я приходила на этот же пляж, садилась у самой кромки воды, позволяя волнам лизать пятки, доставала акварель и неспешно, тон за тоном, переносила море на бумагу, окуная кисть в его же солёные воды. А потом кто-то подходил сзади, целовал меня в разогретое солнцем плечо, прижимал спиной к твёрдой груди, указывал куда-нибудь в угол рисунка и спрашивал:

– А этот цвет как называется?

– Вайдовый, – отвечала я и резко вскидывала альбом так, чтобы оставить отпечаток его пальца на влажной поверхности нарисованного моря.

И была самой счастливой Мирой на свете.

Я любила это место. Любила беззаветно, безоглядно и всецело. От неспокойного моря с редкой, похожей на блестящие конфеты галькой в полосе прибоя до зеркально-гладкого залива с косматыми зарослями камышей. От болотистых низин с белой пеной цветущих водорослей до пылающих в рассветном солнце вершин холмов. Я любила громады дюн из летучего песка чистейшей пробы, говорливые леса с паутиной невидимых тропинок, причудливой формы озёра, где вечно кружит в плавном танце пара лебедей.

Я любила это место необъяснимой затапливающей любовью, и оно любило меня в ответ – позволяло увидеть тысячу оттенков синего в холодных северных водах, дурманящими ароматами вело в лесную глушь к самым живописным купам смородиновых кустов, нашёптывало новости из дальних стран устами колосистой песколюбки, что встречала ветер на берегу.

И хотя прошло немало лет, а важнейший элемент счастья, казалось, был утерян безвозвратно, это место – всё, полностью – оставалось моей Аркадией. Тем безмятежным краем с нетронутой природой, где звёзды светят ярче, где дух сбивает от осязаемой гармонии всего и вся, где боги сами подают тростинку, чтоб ты пел. Моя пленительная, неповторимая, неизменно вдохновляющая Аркадия, где мне по-прежнему до одури было хорошо.

Как бы далеко я ни находилась, как бы сильно ни старалась забветь ту девчонку с руками в краске и счастьем в сердце, я знала, где-то там очень глубоко знала, что дорога приведёт меня обратно. Ведь найдя своё место силы, его можно лишиться на время, но нельзя потерять.