Неуловимая подача - Лиз Томфорд

– Сколько у тебя таких? – я указываю на фото.

Я знаю, что у него есть такая же фотография дома, еще одна – в его чикагском офисе, а еще одну он хранит в своей дорожной сумке, с которой ездит на выездные игры. Думаю, у него даже может быть такая же в бумажнике.

– Не знаю. Три или четыре.

– Зачем?

– А зачем тебе в кепке фотография Макса?

Туше.

– Это напоминает мне о том, что действительно важно, когда стресс от работы или жизни становится невыносимым.

– Точно.

Не колеблясь и не спрашивая разрешения, я беру рамку с его стола и отсоединяю заднюю панель. Фотография маленькая, может быть, всего два или три дюйма в высоту, она идеально вписывается в мою кепку рядом с фотографией Макса.

Я ставлю пустую рамку обратно на его стол. Монти молчит.

– Заткнись.

– Я ничего не говорил, – смеется он.

Я засовываю фотографию Миллер под ленту, рядом с фотографией Макса, и провожу большим пальцем по краям.

– Сколько ей на этой фотографии?

– Лет тринадцать, наверное.

– Она выглядит счастливой.

– Миллер и была счастливой. Она была по-настоящему счастливым ребенком, во многом таким же, как и твой.

Монти мягко напоминает, что я все делаю правильно. Это его способ заверить меня, что с Максом все в порядке. Что я хорошо справляюсь со своей работой, как и он. Но сейчас я хорошо делаю свою работу только благодаря девушке на фотографии рядом с моим сыном.

Я снова надеваю кепку и выхожу из его кабинета.

Когда я добираюсь домой, мои руки заняты покупками. В доме пусто и тихо, поэтому, поставив пакеты с покупками на кухонный островок, я направляюсь на задний двор в поисках Макса и Миллер.

Смех моего сына эхом отражается от стекла задней двери, и, открыв ее, я обнаруживаю его в одном подгузнике у столика для игр с водой, он плещется и хлопает в ладоши, переливая воду из одного маленького ведерка в другое, чуть побольше. Миллер сидит на земле и хлопает вместе с ним, подбадривая его, а он обливается водой, что идеально уместно жарким августовским днем.

Поймав мой взгляд, Миллер приветственно взмахивает рукой. Макс прослеживает за ее жестом и с сияющей улыбкой на лице со всех ног бежит в моем направлении, подняв руки над головой.

– А вот и мой мальчик.

– Папа! – визжит он.

Я обхватываю его мокрое тельце и сажаю себе на предплечье. Миллер следует за мной, и когда я целую сына, у меня возникает непреодолимое желание наклониться и поцеловать ее тоже. Это обычный, повседневный момент, который я хочу запечатлеть в своей памяти, потому что именно такие моменты имеют значение.

Но я не целую ее, потому что нежные, непринужденные поцелуи – против ее правил.

Я киваю в сторону дома.

– Пойдем.

– Малакай, – ругается она. – Это неуместно.

Покачав головой, я позволяю ей пройти мимо нас и шлепаю ее по пятой точке.

– Убери подальше свои грязные мыслишки.

Она видит продукты на кухонном столике.

– Тебе помочь их разложить?

Я даю ей секунду, чтобы в них порыться. Она достает муку, сахар, коричневый сахар и молоко. Самый лучший шоколад, который я сумел найти в местной кондитерской. Я купил самый дорогой ванильный экстракт из всех, что были на полке. Я накупил всех фруктов, какие только были в магазине.

– Нана! – кричит Макс, когда она поднимает банановую связку.

– Что ты готовишь? – спрашивает она.

– Не я. Ты.

– Что я готовлю?

– Все, что тебе захочется. – Я беру Макса на руки. В свои почти семнадцать месяцев он начинает прибавлять в весе. – У тебя не было времени что-то приготовить, потому что мы все время были в разъездах, так что сегодня вечером я позабочусь о Максе, а ты приступишь к работе. Я знаю, что у тебя лучше получается готовить, когда ты видишь, как кто-то пробует твои десерты, и оцениваешь их реакцию. Я подумал, может, тебе стоит вернуться к тому, что делает тебя счастливой, и печь для дорогих тебе людей, так что к нам придут несколько ребят из команды. И твой папа тоже. Что бы ты ни приготовила, нам захочется есть.

Она ничего не говорит, просто смотрит на продукты.

– Надеюсь, это то, что нужно.

Нос Миллер приобретает розоватый оттенок, но эта девушка – не из тех, кто плачет.

– Более чем. – Криво улыбаясь, она поворачивается ко мне. – Спасибо, Кай.

– Это меньшее, что я могу сделать после того, как украл тебя на все лето.

Она выглядит слишком мягкой, слишком уязвимой, чтобы я мог сопротивляться, поэтому я нарушаю ее правила, обхватываю ее голову, притягиваю к своей груди и целую в макушку. Макс, сидящий у меня на другой руке, ловит момент и, согнувшись пополам, небрежно тычется губами ей в голову.

Она смеется, поднимает глаза и смотрит на моего очень гордого собой сына.

– Спасибо, Букашечка.

27

Миллер

Вайолет: Пожалуйста, скажи мне, что ты подготовила новые рецепты и вернулась к работе на кухне. И еще: в следующий вторник состоится фотосессия «Еда и вино». Они будут в доме в шесть утра, чтобы все подготовить.

Я: Заканчиваю эти рецепты сегодня вечером. Кай все для меня спланировал. Это очень мило. А во вторник ничего не получится.

У Кая выездная игра.

Вайолет: А ты не можешь отказаться от одной игры? Уверена, что с одной поездкой он справится самостоятельно. Это важно.

Я: Нет, я не могу ее пропустить. Как насчет следующей пятницы?

Вайолет: Я уточню у координатора съемок. Шеф-повар Мэйвен спрашивала меня, на какой день ты планируешь приехать в Калифорнию. Могу я подтвердить, что это 1-е число? Ты выезжаешь из Чикаго в воскресенье, 29-го, верно?

Я: Верно. Через две недели.

Вайолет: Слава богу. Миллер, мир кулинарии скучает по тебе. У меня в почтовом ящике полно писем от кулинарных блогеров, которые хотят расспросить тебя о твоем небольшом летнем отпуске, не говоря уже о том, что за последние пару недель я добавила в твое расписание еще один год консультаций!

Я: Отлично. Жду не дождусь.

Вайолет: Сарказм очевиден, но сейчас вы просто вредничаете, шеф. Это захватывающе. Для тебя это только начало. Увидимся через две недели!

– Это лучшее! – объявляет Исайя, указывая на последнюю тарелку, которую я ставлю перед ним.

Сегодня вечером он считает «лучшим» каждый мой десерт.

Коди стонет с набитым ртом, глаза Трэвиса широко раскрыты, а на лице отца весь вечер сияет гордая улыбка. Я поймала себя на том, что, прежде чем посоветоваться со всеми остальными, сначала хочу получить его одобрение.

– Что это? – Исайя берет еще кусочек, тянется за третьим, но Кай отбрасывает его ложку в сторону, чтобы наполнить свою, потому что у него еще не было возможности попробовать.

Я вытираю руки о полотенце, перекинутое через плечо.

– Это лимонно-творожная глазурь с клубникой. То легкое ощущение на языке, – это домашняя взрывная карамель в сочетании с розовым сорбетом. В ней также есть немного Воациперифери[67], который представляет собой крупинки перца, в котором больше травяных и цветочных нот. Обычно его используют для варки, но, по-моему, он хорошо сочетается с лимоном.

Все ребята перестают жевать и смотрят на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Когда я рассказываю о десерте коллегам, меня понимают, но когда я объясняю это людям, не имеющим отношения к моей отрасли, я как будто говорю с ними на иностранном языке.

– Понятия не имею, что все это значит, – замечает Исайя. – Но это потрясающе, и ты должна приготовить это для журнала.

– Мне кажется, вкус слишком летний для осеннего выпуска, но я увидела клубнику и лимон и подумала, какого черта. Немного развлекусь и поэкспериментирую.

Я, конечно, экспериментировала. Приготовила пять новых десертов, чтобы мальчики попробовали. Цилиндр из темного шоколада с кремом пралине с копченым фундуком, о котором я подумала, когда мы были в пекарне в Бостоне, сразу же обрел успех, и я даже сама поразилась, когда приготовила чизкейк с моцареллой и ежевичным компотом.

Я ничего не сожгла, ничего не испортила. Я была счастлива и взволнована тем, что смогла накормить людей, которые мне стали ближе, чем я думала.