Неуловимая подача - Лиз Томфорд
Я знаю, что Макс еще не спит, но ему уже пора ложиться, поэтому, когда я вхожу в свой гостиничный номер, я стараюсь делать это как можно тише.
Но в моей комнате их нет, поэтому я захожу к Миллер и вижу, что они устроились в уголке на диване. Макс сидит на коленях у Миллер, пристроив голову ей на грудь. Они забрались под одеяло, но я вижу, что мой сын уже одет в пижаму, а Миллер, не торопясь, тихонько читает ему сказку.
Они не знают, что я здесь, поэтому, прислонившись к дверному косяку, я украдкой наблюдаю за ними двумя.
Эта ее версия так отличается от той, с которой я познакомился в первый день. Сейчас в ней есть умиротворение. Кажется, она само спокойствие, или, может быть, это только мое представление, и она ведет себя так только ради моего сына.
Миллер читает, слегка изменяя интонацию, чтобы создать разные голоса персонажей, и Максу это нравится. Он хихикает, когда ее голос приобретает мужественную глубину, а потом снова становится высоким. Миллер переворачивает страницу и расчесывает волосы моего сына, почти рассеянно проводя по ним пальцами. Маленькие голубые глазки Макса затуманиваются, он тает от ее прикосновений и слушает, как она читает.
И тут моя грудь увеличивается в размерах вдвое, когда она прижимается губами к его макушке, понимая, что он засыпает. Так нежно и естественно. Легко и без лишних раздумий.
Точно так же бывает, когда я проявляю любовь к своему сыну. Боже, они вместе выглядят так чертовски мило.
Я переминаюсь с ноги на ногу, и пол скрипит, нарушая приятную атмосферу. Глаза Макса снова распахиваются, они поворачиваются в мою сторону, обнаруживая меня в комнате.
Они оба улыбаются.
– Папа. – Макс протягивает растопыренную ладошку, хватая воздух, как будто хочет схватить меня.
– Привет, Букашечка. – Я вхожу в комнату и присоединяюсь к ним, присаживаясь на корточки рядом с диваном. – Читаете?
Он указывает на иллюстрированную детскую книжку в руке Миллер, издавая какой-то звук, который начинается со звука «К». Его версия для слова «книга».
– Да, ты прав. Это книга. – Я стараюсь произносить слова по слогам, чтобы он мог их расслышать. Поднимаю взгляд на Миллер и вижу, что она такая же сонная и довольная, как и мой сын. – Ну какие же вы оба уютные!
Я убираю волосики с глаз Макса, затем делаю то же самое с ее волосами, потому что сейчас мне наплевать на ее правила. Она здесь совсем ненадолго, так что в данный момент я собираюсь относиться к ней так, как хочу, – как будто она моя.
– С ним сегодня все было в порядке? – Я снимаю кепку и бросаю ее на пол, потому что поля мешают мне на них смотреть.
Миллер кивает с сонной улыбкой, а потом ее взгляд устремляется прямо на мою кепку, которая лежит вверх тормашками.
– Что это?
Я перевожу взгляд на маленькую фотографию, прикрепленную к внутренней ленте. Достаю ее, чтобы показать ей. Края фотографии потерлись от того, что я прикасаюсь к ней каждую игру.
Это крошечная фотография Макса, когда ему было всего семь месяцев. Она сделана всего через несколько недель после того, как он появился в моей жизни и изменил ее навсегда.
Лицо Миллер смягчается, она вздыхает.
– Ты прикасаешься к ней перед каждым иннингом, когда подаешь. Я видела это вчера вечером.
– Да. Судьи должны проверять это перед каждой игрой, чтобы убедиться, что в моей кепке нет ничего подозрительного, что могло бы дать мне преимущество, но большинство из них уже знают, что там фотография. Это слащаво и сентиментально, но, когда я на взводе и испытываю стресс, это фото служит мне хорошим напоминанием о том, что работа – не самое важное в моей жизни. Самое важное – он.
Она прикусывает нижнюю губу.
– Ты хороший отец, Кай.
Я слегка улыбаюсь ей, чувствуя, что эти слова заслужены.
– Пойдем спать.
Я говорю это своему сыну, потому что вечера с ночевкой противоречат правилам Миллер.
Я хочу заявить ей, что ее границы – чушь собачья, но у меня не хватает смелости, ведь всего две ночи назад я решил проигнорировать собственные границы. И оказался из-за этого в море проблем. Я чувствую, что в моем будущем меня ждет болезненное расставание, так что да… возможно, какая-то часть меня хочет, чтобы она тоже это испытала.
Держа Макса на руках, Миллер идет за мной в мою комнату. В последнее время мы в отеле все более близки, как будто две наши комнаты созданы для того, чтобы стать одной. Если Миллер укладывает Макса спать, она забирает его в свой номер, чтобы отвлечь от игрушек и хаоса. И если мы все находимся в отеле, она приходит и проводит время с нами в моей комнате.
Когда мы проходим мимо разделяющей наши комнаты двери, у Миллер звонит телефон. Она достает его из заднего кармана, морща лоб.
– Кто это?
– Вайолет. Мой агент. – Она кивает в сторону своей комнаты, проскальзывает внутрь и закрывает за собой дверь, чтобы сохранить разговор в тайне.
Меня мгновенно охватывает паника. Зачем кому-то звонить ей с работы? У нее еще три недели отпуска. Она моя еще на три недели.
Усевшись с Максом в кресло в своей комнате, я прижимаю его к груди, чтобы провести с ним немного времени до конца дня, пытаясь не позволить моему новому беспокойству помешать нам провести время вместе. Он прижимается ко мне, такой сонный, а потом снова указывает на комнату Миллер.
– М-м-м, – мычит он.
– Что, Букашка?
Он снова указывает на дверь.
– М-м-м.
– Ты пытаешься сказать «Миллер»?
– М-м-м.
– Да, это Миллер. – Я раскачиваюсь на стуле, провожу рукой по спинке Макса и наклоняю голову, чтобы посмотреть на него. – Тебе нравится Миллер?
Он, вероятно, не может сообразить, о чем я спрашиваю, но все равно кивает, угадывая в моей интонации вопрос.
Даже если он не понимает, что только что ответил, я знаю, что моему мальчику нравится эта девушка.
– Я знаю, что ты ее любишь. – Я целую его в макушку. – Она тоже любит тебя, приятель.
Через несколько минут Макс засыпает у меня на руках, поэтому я осторожно кладу его в кроватку, выключая бо́льшую часть света, но атмосфера расслабленности и спокойствия полностью меняется, когда Миллер приоткрывает дверь между нашими комнатами.
На ее милом личике заметно напряжение.
– Я иду спать.
Я придерживаю дверь, не давая ей ее закрыть.
– Что-то не так?
– Просто устала.
Чушь. До того телефонного звонка она, может, и чувствовала себя уставшей, но сейчас это не так. Теперь она расстроена.
– Чего она хотела?
– Кай…
– Тебе нужно вернуться раньше?
Вопрос прозвучал требовательно и отчаянно, и, может быть, это против ее правил – чтобы я демонстрировал ей эту свою сторону, но мне плевать. Я быстро понимаю, что, когда дело касается ее, во мне есть и то и другое.
– Нет… нет, я не собираюсь возвращаться раньше времени. Речь шла о предстоящей статье, но в этом тоже нет ничего особенного.
Миллер выдавливает из себя улыбку, но она получается какой-то не такой. В этой улыбке нет ни легкомыслия, ни чертовщинки, ни двусмысленности. Я совсем ее не узнаю.
Я и раньше видел Миллер расстроенной из-за работы, но в основном тогда, когда у нее возникали проблемы на кухне. Это выражение напряжения на ее лице, похоже, отличается от предыдущей версии. Я чувствую, как она старается дистанцироваться, хотя она стоит меньше чем в футе от меня, и это расстояние только увеличивается, когда она говорит:
– Я собираюсь немного поспать. Увидимся завтра.
И закрывает передо мной дверь.
Что, черт возьми, это был за телефонный звонок?
Миллер – веселая женщина. Необузданная. Она знает, как расслабиться, когда я слишком подавлен жизнью. И вот, час
