Воровка - Таррин Фишер
Затем я поехал к себе. Стоя под душем, думал о нашей с Оливией совместной неделе. Думал об апельсиновой роще, о том, какова Оливия на вкус, и что ее кожа на ощупь как прохладный атлас. Мысли вернулись к тому моменту, первому мгновению, когда я только оказался внутри ее, и ее глаза распахнулись, а губы приоткрылись, распухшие и блестящие – и мне пришлось выкрутить ледяную воду на максимум, пока та не остудила мои нервы.
Она отдала мне все – все, что не выпускала наружу раньше. Она была другой. И в то же время той же самой. Упрямой, непокорной… полной лжи.
Когда-то я пытался сломать ее, перекроить, но теперь хотел ее такой, как прежде. Хотел каждый ее безукоризненный недостаток, хотел ее колкие остроты и холод, растопить который мог только я, потому что только я знал, как согреть ее. Хотел ссоры, разногласия и бурный примирительный секс. Хотел, чтобы каждое утро она просыпалась в моей постели. Хотел есть то мерзкое нечто, что она готовит, и хотел перепутья ее разума.
Быть с ней означало перечеркнуть все, во что я когда-либо верил. Правду я выбросил в окно. Я так боялся, что она забудет меня, что солгал, просачиваясь обратно в ее жизнь. И теперь мне предстояло объяснить очень и очень многое.
Я посмотрел на Мигеля. Он казался единственной ниточкой, что могла бы соединить меня с ней.
– Она ничего не оставила? Записку… хоть что-нибудь?
Он нервно сжал зубы.
– Я всего лишь обслуживающий персонал. Не то чтобы мне сообщают почтовым адресом. – Он заозирался, убеждаясь, что мы наедине. – Но если она оставила хоть что-то, оно наверняка в этом мусорном мешке, который я оставлю здесь, пока провожу обход помещений.
Он поставил пакет на пол и многозначительно взглянул на меня, прежде чем вернуться в квартиру и закрыть за собой дверь.
Я приподнял его – он был совсем невесомым. Оставила ли она что-нибудь для меня, какую-то подсказку о том, куда исчезла? Неужели Джим вернулся и спугнул ее? Рассказал ли он ей? Встав на колени, я перевернул мешок, вытряхивая содержимое на бетонное покрытие. Мои ладони взмокли, пока я перебирал мусор, сырая от пота футболка прилипла к спине. Разорванные бумаги, битое стекло, скомканные цветочные лепестки… что именно я искал? Письмо? Оливия не стала бы писать письмо. Не в ее стиле. Не в ее стиле – бросать меня одного, в огне, в котором я горел. Я отшвырнул мешок в сторону. Одна половина моего сердца разбивалась, вторая пылала всепоглощающим гневом. Едва пакет ударился о землю, раздался тонкий звон, будто что-то запрыгало по полу. Я тут же принялся разглядывать бетон, отчаянно надеясь, что есть хотя бы крошечная зацепка, что привела бы меня к ней.
Оно лежало у меня под ногами.
Монетка. Один пенс.
Она оставила ее для меня или просто оставила? Я приподнял ее. Некогда гладкая поверхность подернулась зеленью, оттенком стареющей меди. Таково ее прощание? Я злился, но сильнее злости была растерянность. Какую ошибку я допустил? Апельсиновая роща, поцелуй на парковке перед тем, как уехать. Я не сомневался в том, что чувствую к ней… в том, что она чувствует ко мне. Оливия никогда не отдалась бы мне, не будь она уверена в нашем будущем. Тогда почему? ПОЧЕМУ?
Я дошел до самого края парковки, сжимая монетку в ладони так, что она врезалась в кожу. Избавься от нее, приказал я самому себе. Мышцы напряглись, готовясь сделать бросок.
Но не смог. Рука безвольно повисла. Я положил монетку в карман и поехал домой.
Глава 20
Настоящее
Едва над горизонтом показывается восходящее солнце, она подвозит меня до моей машины. Ни одному из нас не хотелось уезжать, но мы оба беспокоились, что Берни может заявиться в офис, невзирая на то, что сегодня суббота.
– Скоро на тебя накатит депрессия, – говорю я, когда мы сворачиваем на парковку. – Ты возненавидишь себя, хорошенько проплачешься, а затем спустишься в продуктовый и купишь мороженое. Так вот не надо.
Она смотрит на меня огромными глазами, в которых уже растекается стыд.
– Я не знаю, чего хочу, – говорит она, – но по отношению к Ноа это было неправильно и нечестно.
– Он бросил тебя.
– Да.
– Потому что ты хочешь ребенка, а он нет.
– Да, – повторяет она.
– А перед тем, как он ушел, как часто он был рядом?
Она молчит. Долго.
– Складывается впечатление, будто он хотел быть женатым на своих условиях. Чтобы ты была дома, когда ему так удобно, но взамен он никогда не был рядом с тобой.
– Прекрати.
Я удерживаю ее за запястье.
– Почему он не вернулся, когда Добсон сбежал из психлечебницы?
– Он сказал, что Добсона поймают и что нужно довериться полиции.
– Именно. Он должен был защитить тебя. Это его работа. Он должен был быть в самолете в ту же секунду, когда обо всем узнал.
– Это нечестно, – качает головой она. – Он знает, что я сильная. И знает, что я могу о себе позаботиться.
У меня в горле клокочет отвращение. До чего же это печально.
– Послушай меня… – Я беру ее лицо в свои ладони, чтобы она не отворачивалась, пока я говорю. Ей нужно это услышать. – Я знаю, что ты этого не понимаешь, потому что твой отец был бесполезным куском дерьма и так и не показал тебе, чего ты заслуживаешь. Но ты достойна того, чтобы каждый мужчина в твоей жизни бросил все, лишь бы защитить тебя. Ты не должна быть сильной сама по себе, потому что никто не примет твою сторону. Твой отец подвел тебя. Ноа подвел тебя. А я больше не позволю себе так поступить.
Я мягко касаюсь губами ее лба. По ее щеке бежит слеза. Одна-единственная.
– Мы ходим по кругу, Оливия, снова, и снова, и снова. Дело в нас с тобой, а не в тебе и Ноа. Возьми пару недель. Проведи время со мной. Не принимай никаких решений, пока не будешь готова принять единственно верное решение.
– Единственно верное решение – поступить справедливо…
Я перебиваю ее.
– Для тебя. Да, поступай справедливо по отношению к себе. Дай мне немного времени, чтобы показать тебе.
Она открывает рот, чтобы ужалить меня.
– Шшш, – говорю я. – Собери сумку с вещами на одну ночь. Я бы хотел свозить тебя кое-куда.
– Я не могу просто уехать с
