Вернись ради меня - Коринн Майклс
Судья этому совершенно не удивлен, в отличие от меня.
Шериф наклоняется ко мне и шепчет:
– Они знают, что доказательств достаточно, чтобы дело не было отклонено, и лучше дождаться суда, чтобы не пришлось потом отказываться от сказанного сегодня.
Правильно, Кевин боится вырыть себе яму. Как же это все несправедливо!
Судья подается чуть вперед и складывает руки в замок перед собой. Он по очереди смотрит на адвоката и прокурора и наконец начинает оглашать решение.
– Я наблюдаю за этими делами чаще, чем мне хотелось бы. Семью рвут на части, а сторона защиты всегда выдвигает какую-то надуманную причину. Как будто женщина или ребенок сами виноваты в том, что с ними произошло. Не знаю, когда мы, судьи, решили, что это допустимо. Мистер Уолкотт, я ознакомился с медицинскими записями вашей жены, выслушал ее показания и обратил внимание на отсутствие таковых у вас. Я подробно узнал о событиях той ночи, увидел фотографии, которые представило обвинение, и услышал историю о том, как ваша семилетняя дочь побежала за помощью, опасаясь, что ее мать умрет. Это еще не суд, но мы должны решить, будете ли вы освобождены до начала разбирательства и если да, то за какую цену. Обычно суды назначают залог в сто тысяч долларов и на этом все заканчивается, но мне вспоминается один очень похожий случай из моей практики. Боюсь, что исход этого дела, если я не прислушаюсь к своему чутью, будет таким же. Поэтому я отклоняю ходатайство об освобождении под залог.
13. Элли
Меня переполняет столь сладостное облегчение, что я едва в состоянии себя сдерживать. Мы едем домой к Коннору, чтобы я могла собрать вещи и потом вернуться к себе вместе с Хэдли.
У Коннора все же как-то… странно. Чисто, но очень уж пусто с единственным диваном и стареньким телевизором в гостиной. В каждой спальне есть кровать и комод, но на этом все. Это можно назвать домом, но в нем нет привычного тепла. Хоть мой дом тоже не блещет красотой, там, по крайней мере, уютно.
Я расслабляюсь на сиденье и вдыхаю воздух через нос.
– Не могу поверить, что его оставили под стражей.
– Честно, я тоже.
Я смотрю на Коннора:
– Ты думал, его выпустят?
– Да. Я надеялся, что Нейт сможет достаточно надавить, но был готов к тому, что это не сработает.
– Что бы ты делал тогда?
Он бросает на меня взгляд и тут же переключает внимание на дорогу.
– Я не знал точно, как поступлю.
– Уверена, у тебя был план.
Коннор смеется:
– Несколько безумных идей у меня было, это точно.
Конечно, они у него были.
Мы оказываемся у начала подъездной дороги к его дому, и Коннор вдруг тормозит.
– Все в порядке? – уточняю я.
Он некоторое время смотрит вверх на вывеску со своей фамилией, а затем переводит взгляд на меня.
– Моя мама… она была сентиментальна во всем, хотела, чтобы у нас были традиции, которые мы могли бы передать нашим детям. Когда мы оказывались у этой дороги, она всегда останавливала машину и задавала нам с братьями определенный вопрос. При этом у каждого из нас был свой ответ на него.
– Это мило.
Моя мама была такой же. Она всегда старалась превратить праздники в нечто особенное и делала вещи, которые остаются со мной и по сей день. Каждый год на мой день рождения мама заходила ко мне в комнату с тортом в руках, и мы ели его на завтрак. Эту нашу традицию я сохранила и для Хэдли. Она с нетерпением ждет этого каждый год.
– Ее самой уже давно нет, но мы с братьями до сих пор останавливаемся здесь и смотрим на вывеску, задаваясь вопросом, какой была бы наша жизнь, будь она жива.
Очевидно, ее влияние на сыновей было велико.
– А какой был вопрос?
– «Что мы знаем о стрелах?»
Я касаюсь его руки, и он отпускает руль, который до этого сжимал. Моя ладонь опускается в его, и наши пальцы переплетаются.
– И что же ты о них знаешь? – тихо спрашиваю я, не желая портить момент.
– Нельзя совершить выстрел, не сломав лук.
– И что это значит?
Коннор сильнее сжимает мои пальцы.
– Это значит, что нужно оттягивать тетиву и всеми силами бороться с напряжением в руке, пока идешь к цели. Это значит, что, если не сломаешь лук, никогда не сможешь продвинуться вперед и попасть в цель.
Мы едва дышим, наблюдая друг за другом. Сердце колотится у меня в груди.
Эти слова так хорошо описывают мою жизнь. Я не хотела совершать хоть какие-то телодвижения, потому что боялась того, что может произойти потом. Однако, пока я не отважусь на перемены, не смогу двигаться дальше.
– Видно, как сильно на тебя повлияла мама. И ты сломал лук, Коннор. Ты покинул это место восемь лет назад, стал «морским котиком» и героем. Когда ты вернулся, то стал героем для меня и Хэдли. Спасибо, что поделился этим со мной.
– Не за что.
Он снова открывает рот, словно хочет сказать что-то еще, но останавливает себя.
После этого мы одновременно опускаем глаза на наши руки – и тут же их расцепляем.
– Прости. Мне стоило… Моя жизнь сейчас кромешный ужас, а ты так любезен… Эти несколько дней были тяжелыми, и я…
– Элли, прекрати, – прерывает меня Коннор. – Ты не должна мне ничего объяснять. Ты не сделала ничего плохого. И хватит уже говорить, что ты и твоя жизнь – ужас. Ладно?
– Но это правда!
– Это можно сказать про нас всех. Я кажусь тебе героем, но, поверь, я им не являюсь. Я совершал ошибки и мирился с последствиями. А еще я думаю о тебе и о том, что было бы, если бы та ночь закончилась по-другому…
– Я тоже об этом думаю.
Он откидывается на спинку водительского кресла, некоторое время задумчиво смотрит перед собой, а затем поворачивает голову ко мне.
– Я и сам был ходячим ужасом, когда впервые увидел тебя спустя столько лет. Мне пришлось миллион раз повторить себе, что ты замужем и, что бы я к тебе ни чувствовал, это просто глупо. Даже мои друзья предостерегали меня от необдуманных поступков и призывали бороться с желанием быть ближе к тебе.
Я борюсь с тем же самым желанием. Быть ближе к нему.
Сложно объяснить, почему Коннор вызывает во мне такие чувства, однако он это делает. Восемь лет назад
