Неуловимая подача - Лиз Томфорд
Ладно, на сегодня хватит.
– Долгая история.
Кажется, она понимает, что мне нужно сменить тему.
– Тебе стоит хоть немного повеселиться.
Я невольно улыбаюсь.
– Поверь, в двадцать лет мне было очень весело. Как только Исайя обосновался в лиге, я стал жить полной жизнью. Я был глуп и безрассуден, и мне не нужно возвращаться к этому теперь, когда я должен растить сына.
– Тебе не стоит возвращаться, но ты мог бы найти баланс между «тогда» и «сейчас». А теперь ты все время ворчишь, – она понижает голос, передразнивая меня, – Я одинаково ненавижу игру в бейсбол и людей, которые присматривают за моим ребенком.
– Я не ненавижу бейсбол. На самом деле я люблю его. Я просто ненавижу, что он отдаляет меня от Макса.
– А люди, которые присматривают за твоим ребенком?
Мои губы кривятся.
– Нужно быть решительным.
Она смеется, ударяя меня в грудь тыльной стороной ладони, но я перехватываю ее, прежде чем она успевает отдернуть руку.
– Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мама?
В воздухе снова повисает тишина.
– Пять.
– Боже, – выдыхаю я. – Я и не подозревал, что Монти был так молод, когда потерял жену.
– О, они никогда не были женаты. На самом деле они встречались всего около года перед тем, как мама умерла. – Миллер соскальзывает с выступа в воду между моим телом и бортиком бассейна. – Он мне не родной отец.
Что?
Она уплывает от меня, но, как она сама сказала, она не очень хорошая пловчиха, так что далеко ей не уйти. Она всю ночь гонялась за мной в бассейне, но теперь я сам твердо решил ее поймать.
– Продолжай, – настаиваю я, когда она появляется над водой.
– Он удочерил меня. – Она стирает с лица капли воды. – За день до своей смерти моя мама попросила его удочерить меня. Это была нелепая просьба. Ему было двадцать пять лет, и он профессионально играл в бейсбол. Я – просто ребенок его девушки, но он все равно это сделал. Моя мама была матерью-одиночкой и до тех пор растила меня одна. Мой родной отец был мужчиной на одну ночь. Монти усыновил меня, сменил мою фамилию на его, потому что мама этого хотела. Он ушел из лиги и устроился тренером в колледж, чтобы заботиться обо мне, потому что у меня больше никого не было. Это самый бескорыстный поступок, который кто-либо когда-либо для меня совершал, и из-за этого я чувствую себя ужасно.
Я застываю на месте, ошеломленный уязвимостью, которую Миллер никогда не демонстрировала в моем присутствии. Она обычно смягчает наприяженнуые моменты юмором, но сейчас это не так, потому что Монти заслуживает признания. Она хочет, чтобы я понял, какой он замечательный. Как он важен для нее.
Мне чертовски нравится этот парень.
– Он беспокоится, что ты уйдешь из спорта так же, как и он, – продолжает она.
Я думаю об этом каждый день. Это избавило бы меня от многих стрессов. Конечно, я отказался бы от карьеры, которую люблю, но ради работы, которую люблю еще больше.
– Не делай этого, – шепчет она. – Прислушайся к словам ребенка человека, который отказался именно от того, от чего ты собираешься отказаться. Макс будет жить с чувством вины до конца своих дней.
Вот почему она вернулась на прошлой неделе. Должно быть, Монти сказал ей это, чтобы она дала мне еще один шанс.
– Миллер, я измотан. Все это чертово время…
– Разреши мне помочь тебе. Позволь, я помогу тебе обрести равновесие.
Она серьезно относится к этому, к чувству вины, которое несет в себе. Но почему? Я знаю Монти. Знаю, что он за человек. Он отказался от всего ради своего ребенка, так же, как и я. Как она этого не понимает? Когда у тебя появляется ребенок, в твою жизнь приходит любовь другого рода. Монти не жертвовал своей карьерой, он просто изменил направление своей деятельности из-за того, что сильно полюбил эту маленькую девочку. Настолько, что он берет с собой ее софтбольную фотографию на каждую выездную игру, чтобы поставить на свой стол и смотреть на нее.
Она умоляюще заглядывает мне в глаза, но, прежде чем я успеваю ответить, ей в лицо бьет ослепительный свет фонарика.
– Эй! – кричит охранник. – Бассейн закрыт!
Повернувшись, я прикрываю Миллер своим телом, становясь к ней спиной, отчасти для того, чтобы заслонить ее лицо от света, но в основном потому, что чувствую себя настоящим собственником, глядя на нее в крошечном зеленом купальнике, и у меня нет планов делиться с кем-то этим зрелищем.
Она разражается смехом у меня за спиной.
– Извините! – Я вскидываю руки вверх, вынимая их из воды. – Мы уходим.
Миллер продолжает хихикать.
– Это все ты виновата, Монтгомери. Я провел с тобой всего одну ночь и уже нарвался на неприятности.
– Поверь мне, – смеется она. – Я собираюсь доставить тебе гораздо больше неприятностей, чем эти.
Вот это-то меня и волнует.
12
Кай
Мы в разъездах, проводим матчи с техасскими командами. С тех пор как мы уехали из Чикаго, нам не выпало ни единого выходного, и у меня не было возможности поговорить с Монти наедине. Ребята шумно топают по туннелю, направляясь на поле, но пока команда готовится к разминке, я тайком проскальзываю в кабинет тренера.
– Привет, Эйс, – едва взглянув на меня, говорит Монти. Он стоит над столом, просматривая скаутские отчеты. – Чем могу помочь?
Тихо прикрыв за собой дверь, я обхожу стол и, не говоря ни слова, заключаю Монти в объятия.
На мгновение он замирает с бумагами в руках, но я не отпускаю его. В конце концов он бросает их на стол и обнимает меня в ответ.
– Ты в порядке?
Да. Нет. Как мне сказать ему, насколько я впечатлен и в то же время раздосадован? Как мне выразить свою благодарность за то, что он сделал для Миллер, не показав при этом, что я чертовски привязался к его дочери?
Отстраняясь, я толкаю его в грудь.
– Да иди ты, – смеется Монти, поднимая руки в знак капитуляции. – Чувак, я получаю очень противоречивые сигналы.
– Ты отговорил меня уходить на пенсию, а сам поступил точно так же по той же гребаной причине.
Карие глаза Монти смягчаются, его грудь вздымается при вздохе.
– Она тебе рассказала.
– Да, она мне рассказала, и ты тоже должен был это сделать.
– Присаживайся.
Раздраженный, я делаю, как он говорит, сажусь на стул по другую сторону стола.
Монти откидывается на спинку стула, подпирая пальцами подбородок.
– Я не рассказывал тебе, потому что мы с тобой разные.
– Монти, в этом отношении мы совершенно одинаковые. Ты уволился, чтобы заботиться о своем ребенке. Почему я не могу?
– Потому что я был не таким, как ты, Эйс. У меня не было твоего таланта. Я был не в твоем возрасте. Я не располагал такой помощью, как ты. Как думаешь, почему я так непреклонен в том, чтобы организация делала это для тебя? Я знаю, как это тяжело. Черт, Кай, я знаю, через что ты проходишь, но ты не один. А я был один.
Проклятие.
– Я не рассказывал тебе об этом, потому что ты ищешь повод, чтобы завершить карьеру, – продолжает он. – Я не собирался давать тебе такую возможность. Если бы тебе больше не нравилось играть, я бы сию минуту помог тебе собрать чемоданы, но я вижу, что игра тебе нравится. То, как ты выглядишь в те вечера, когда выступаешь в роли питчера. Как сильно тебе нравится снова играть с Исайей. Ты по-прежнему любишь эту игру.
– Тебе тоже по душе игра. Это очевидно. В противном случае ты бы не тренировал команду последние двадцать лет. Так почему же ты ушел, если тебе это так нравилось?
– Потому что Миллер было пять лет, и она только что потеряла маму.
Мой взгляд падает на фотографию в рамке на его столе. Миллер, еще не достигшая подросткового возраста, в желтой футболке для софтбола с гигантской цифрой четырнадцать на форме. Зная то, что я знаю об этой женщине сейчас, у меня щемит в груди от того, через что ей пришлось пройти в столь юном возрасте.
Снимая кепку, я большим пальцем протираю фотографию Макса, которую храню внутри.
Монти смиренно вздыхает.
– Она ходила в детский сад и потеряла единственного родителя, которого когда-либо знала. Я был ей нужен.
