Дарья Плещеева - Береговая стража

— Довольно с него, — сказал Потап. — Не то до утра провозимся. Везти-то недалеко — чай, до смерти не замерзнет.

И тут раздался хохот — такой, что Федька ойкнула. Люди так адски не смеются — это она твердо знала. Следом добавился возмущенный женский голос — он выкрикивал немецкие слова, и не требовалось переводчика, чтобы уразуметь — женщина кроет кого-то в хвост и в гриву.

— Опять бед натворил! — воскликнул Потап.

Но когда он, одной рукой прижимая к себе Сеньку, другой распахнул дверь в горницу и увидел беду, то захохотал еще пуще — басом, да таким, что хоть приглашай в театр за сценой гром небесный представлять.

А было вот что. Гросманша, имея от роду не более сорока пяти лет, еще могла нравиться. Оставшись с ней наедине, Дальновид тут же предложил ей слиться в страсти. Она, зная, что времени у него мало, назначила приемлемую цену — четыре рубля. Он согласился и, чтобы не терять ни минуты на барахтанье в объятиях, попросту развернул Гросманшу спиной к себе и нагнул над канапе, а она уперлась руками в спинку. Тут же он задрал многослойные юбки, быстро изготовился к атаке и радостно устремился вперед.

Но канапе, как и полагается, стояло у стены, на которой висели акварельки и гравюрки в рамочках. Вид этой стены, а также вид пышных округлостей немки как-то странно подействовали на Дальновидову память. Возникли вирши, сразу же преобразовались, совпали с ритмом первых движений, удержаться не было сил. И тогда, когда бы лучше помолчать, он заговорил:

Стоит телесно,К стене примкнуто,Звучит прелестно,Быв кляпом ткнуто!

Все это было настолько нелепо, что Дальновид не выдержал и захохотал во всю глотку. А Гросманша, не поняв, в чем дело, решила, что показалась кавалеру смешной, и возмутилась так, словно ей за честный труд ни гроша не заплатили.

Федька, сунувшись в комнату вслед за здоровяком, ахнула и отскочила. Потап, отступив в коридор, захлопнул дверь.

— А чего ж ты хотела, сударыня? — отгрохотав, осведомился Потап. — Мы, чай, не в святую обитель пришли. Ну, помогай вытаскивать дурня.

На крыльце он поднял босого Сеньку, укутанного в тулуп, на руки и бегом донес до санок.

— Гони, брат, — сказал извозчику, когда следом прыгнула Федька. — А господин Никитин сам прибежит, ему полезно по морозцу побегать!

Но Дальновиду после Потапова вторжения было уже не до амурных утех. Он успел задержать сани и тоже туда повалился, обхватил Федьку.

— Вот как тяжко нашему брату кавалеру приходится, — горестно сказал он ей.

Федька промолчала. Добывание приданого уже казалось ей каким-то дурным сном — вроде того бреда после чарки крепчайшего рома.

— Ги-и-ись! — заорал извозчик Пахомыч, хотя на ночной улице беречься и шарахаться было некому. Сани понеслись — и Федька подумала, что такой дивной ночью, под снегом, лучше бы ей кататься в обнимку не с Дальновидом.

Потом была забота — втащить в дом малость протрезвевшего и испуганного Сеньку. Его доставили в гостиную, выдали вместо Потапова тулупа большой шлафрок на вате, мало чем поменьше потапова тулупа, пригодного для путешествия в Сибирь.

В комнату, где возились с Сенькой-красавчиком, вошел Световид, сопровождаемый Выспрепаром. Он откуда-то приехал и раздевался на ходу.

Федька никогда не видела его в таком наряде — в модном парике, в отлично сшитом фраке. Шапошников-Световид выглядел весьма достойным кавалером, хотя красавцем его бы никто не назвал. Именно сейчас Федька разглядела его повадку — человека из хорошего общества, которого учили толковые наставники, который держится с достоинством и движется непринужденно.

Первым делом Световид приказал Никитину утром отправиться на поиски стрелы.

— Должна быть, — сказал он. — Коли наш сокол ясный там застрял в силках, то Миловида захочет про то отписать. Чего-то мы, видать, не предусмотрели…

— Вот Званцев, — Дальновид указал на Сеньку-красавчика. — Как искали! Я себя в жертву принес! Слушай…

И Федьке пришлось узнать о своих странствиях по кабакам в литературном переложении, в котором гротеск легко перерастал в патетику и правда служила незримым основанием для развесистого вымысла.

— Вот славно! — воскликнул Световид, выслушав донесение. — Изловили молодца! Теперь видишь, Фадетта, что мы бы без тебя не управились, ты одна его в лицо знала. В деле поимки этого бездельника стала главной.

Выспрепар принес ковш огуречного рассола и заставил Сеньку сделать несколько глотков.

— Оставьте меня, ироды, — совсем внятно сказал красавчик.

— Иродами нас назвал — значит, соображает! — обрадовался Дальновид.

— Ты, Званцев, отчего в театре столько времени не был? — очень строго спросил Световид. — Где пропадал? И как у сводни оказался? У тебя ж невеста есть, госпожа Огурцова, чего по девкам бегать вздумал?

— Какая она мне невеста?! — вдруг заорал Сенька. — Сука она, курва! Ничего, ничего! Отольются мышке кошкины слезки… тьфу!.. Не так!

— Гляди ты, ожил, — заметил Выспрепар. — И с чего ты, кавалер, так ее вдруг невзлюбил? Чем не угодила?

— Сука, — повторил Сенька. — Как амуриться — так я хорош, а под венец — с дворянином! А мне — сто рублей отступного и пинком под гузно! А я ее, курву, три года без устали тешил и ярил!

— С того и запил? — уточнил Световид. — С того и все сто рублей на девок протратил?

— Эх… — ответил Сенька и махнул рукой.

— Все совпало, — сказал Световид, повернувшись к Федьке. — По тому адресу, что ты раздобыла, я человека посылал, и он мне доложил, что Огурцова вздумала знатной барыней стать. К ней посватался отставной пехотный майор, весь в долгах, но роду почтенного. Она и решила для будущих деток дворянство приобресть. Разумная особа, что и говорить. Что, братцы сильфы, будем сейчас терзать несчастного или дадим проспаться?

— Покажем ему нашего страдальца и отправим сразу в кровать, — посоветовал Выспрепар. — Не то он нам спьяну такого наврет — не расхлебаем.

— Ну, хорошо, Потап Ильич, помоги ему, — велел Световид и первый вышел из гостиной.

— Сударыня, — наигалантнейше сказал Федьке Дальновид, пропуская перед собой. Затем он придержал дверь, пока Потап протаскивал Сеньку.

Вся компания собралась в комнате, где лежал раненый. Он уже приходил в сознание, но ненадолго. Сейчас как будто спал. Григорий Фомич принес двусвечник. Выспрепар осветил бледное лицо раненого, а Дальновид спросил:

— Ну что, узнаешь?

— Как не узнать, это ж Егорка Волчок…

— Слава те, Господи! — с чувством произнес Выспрепар. — Теперь хоть понятно, кого вы с Потапом притащили.