Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма

Повисло молчание.

В коридоре никого не было. Дождь летел за окном, заливал асфальт и крыши машин, в которых плавали и струились огни.

– Пусти, – сказал Бахрушин и стукнул его по рукам. Глупо было стоять в коридоре, вцепившись друг в друга. Продолжать лупить друг друга по физиономиям было еще глупее. – Пусти, ну!

Ники с некоторым усилием оторвал от него руки, отвернулся и вытер мокрый лоб.

Они еще помолчали и одновременно закурили.

– Я не прав, – сказал Бахрушин. – Просто это очень трудно.

– Я знаю.

– Да ничего ты не знаешь!..

– Да, – вдруг признался Ники. – Наверное, ты прав.

Нужно было какое-то время, чтобы заново приспособиться друг к другу, и они еще покурили, глядя каждый в свою стену.

– Пошли, – сказал наконец Бахрушин. – Поговорим.

– Куда?..

– В кабинет. Или лучше в машину. Наверное, надо уезжать, поздно уже, Ники выудил из джинсов свой знаменитый телефон и посмотрел. Бахрушин усмехнулся.

– Ты на машине, Ники?

– Да нет, черт побери! У меня машина-то англичанами даденная, и я ее еще не забирал.

– Тогда пошли в мою, я тебя подвезу. Далеко тебе?

– Неблизко, – протянул Ники. – Сначала на оленях, потом на собаках, потом на байдарке. В Северное Бутово.

– Скотина, – оценил Бахрушин. – Поехали в Северное Бутово.

В холодной машине стекла сразу запотели, и Бахрушин включил отопитель, откуда понесло теплом, и нестерпимо захотелось спать.

Ники тут же зевнул.

Дворники с мерным стуком сгоняли на капот воду.

– Не спи, – приказал Бахрушин. – Говори. Сейчас пусто, мы до твоего Бутова в два счета доедем.

Ники кивнул и сунул ладонь почти в решетку. Ладони стало тепло, а он теперь все время мерз. То ли оттого, что сильно нервничал, то ли оттого, что не спал. Он всегда страшно гордился тем, что не мерзнет, даже в самые жестокие морозы ходил без шапки, только иногда накидывал капюшон, впрочем, какая оператору шапка!..

Было еще множество штучек, таких же глупых, которыми он гордился, – Ольга всегда смеялась над ним.

– Ники?

– Да. Сейчас.

В багажник бахрушинского “эксплорера” были брошены его сумка, рюкзак и куртка. Эти сумка, рюкзак и куртка и были основной частью его жизни.

Он еще не был дома – и отдал бы сейчас все, что угодно, только чтобы туда не приезжать. Хорошо бы опять в самолет – ив очередную командировку. В Антарктиду, к примеру, или на острова Франца Иосифа.

Вот интересно – все, что угодно, это много или мало? Это сколько? И чего?

У Ники Беляева не имелось решительно ничего, что можно было бы отдать, кроме черной сумки и операторского рюкзака, но он и их бы отдал, пожалуй.

– Ники, твою мать! Ты меня извел разговорами, а сейчас спишь?!

– Я не сплю, – возразил тот, зевнул и мужественно подавил зевок. – Леш, я с самолета, и мне малость… не по себе.

– Это твоя инициатива. С разговорами.

– Да. Я знаю. Сейчас.

Он достал сигареты, купленные в Жуковском, куда прилетел самолет, не те, которые курил обычно. Сигареты были слабые, “мадамские”, как он называл их про себя, и нисколько не помогали.

– Давай сначала, – предложил Бахрушин, притормозив на светофоре. – Что за посылка, что в ней было, какая записка?..

– Она получила посылку. Из Парижа. От какой-то Вали, которую знать не знала. И текст какой-то идиотский, про Пхеньян, про последний день в Довиле. Про то, что сто лет не видались.

– Ольга в Довиле не была никогда.

– И она сказала, что не была! – Ники сел прямее и сильно затянулся. – Мы думали, что ошибся кто-то, но кофе решили того… выпить. Там без него труба.

– Ты думаешь, эта записка как-то связана с похищением?

– Леша, нечего было в номере искать, кроме записки! И не взяли ничего. Деньги взяли, но это не в счет!

Бахрушин опять притормозил на пустой дороге, повернул, посмотрел в зеркало и выскочил на МКАД.

Ники отвернулся. Он терпеть не мог ездить… пассажиром. Он всегда ездил только за рулем.

– А ты точно помнишь, что там было написано?

– Точно я не помню, – сказал Ники. – Но можно посмотреть.

– Как?!

– Да так. Она у меня в рюкзаке.

– Твою мать, – тихо сказал Бахрушин, начиная почему-то верить во всю эту дикость с посылкой и Валей из Парижа. – Как она у тебя оказалась?!

– Ольга прочитала и бросила, а я забрал. На всякий случай. Чтобы потом не было вопросов, что мы чужую колбасу сожрали и чужой кофе выпили. Я вообще не люблю… швырять бумаги.

– Ты даешь, Ники.

Машина летела по пустому шоссе, объезжала Москву, веером разбрасывала на две стороны дождевую воду.

Как это было недавно, в горах?

Ночь после бомбежки, “уазик”, бородатый человек за рулем. Странное ощущение края бездны. Тогда он почувствовал его впервые, спиной, кожей. Сердитая река неслась по камушкам, и машина, врезавшись в нее, так же на две стороны разрезала темную воду, блестевшую в свете фар.

Ники закрыл и открыл глаза.

Москва, ночь, синий свет фонарей, стрелки указателей, подсвеченные белым, клокастые тучи над городом.

В какую секунду изменился мир? Он даже не заметил.

– Я покажу тебе эту записку. Ты посмотришь. Ты должен точно вспомнить, кто у нее есть в Париже, кто мог это прислать?! Зачем они могли ее искать, те бандиты? Может, там какой-то секретный код?

– Да какой еще код!

– Я не знаю, Леша! Понятия не имею.

Теперь предстояло сказать самое трудное, и он некоторое время собирался с силами.

– Есть еще одна штука.

– Какая?

– В тот вторник, когда… когда все случилось, мы с ней ездили в горы.

– Я помню. В Калакату.

– Точно. Я снимал, а она разговаривала с командиром военной части, которая там стоит. Я при разговоре не был, с японцами обстрел снимал.

Бахрушин вдруг сильно забеспокоился, как будто можно было беспокоиться еще сильнее.

– Ну и что?

– Она все хотела его на интервью склеить, этого придурка, а он не соглашался, как я понял. Это он ей сказал про американский десант и про то, что талибы в наступление собрались.

– Ну и что?!

Ники нажал кнопку, опустил стекло и выбросил сигарету. В машине сразу стало холодно, и глаза пришлось закрыть, потому что ветер бил в лицо, мешал смотреть.

Но поднимать стекло он не стал.

– В город ведет только одна дорога, – сказал Ники твердо. – Та, на которой их захватили. Я на следующий день поехал. Утром, как только рассвело. Я искать решил, понимаешь? Я считал, что у меня ксивы всякие и вряд ли они осмелятся на следующий же день!.. И поехал.

Бахрушин коротко взглянул на него.

– Я нашел то место, где их взяли. Чуть в стороне от дороги. Шины все хорошо пропечатались, там же пыль сплошная, и ветра тогда не было. Накануне был, а в ночь прекратился. И следы, конечно. Там тьма следов этих, как будто… отряд штурмовал. Ну, потом две колеи, налево и направо, до дороги. И все, больше ничего.