Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма

Для него она всегда будет чем-то “не правильным”, нереальным, полученным случайно или украденным у другого.

Ну что ж.

Дождь шел, заливал ее светлые туфли, и она совсем замерзла, пока стояла возле раздвижных дверей аэропорта имени Шарля де Голля с задумчивым, почти мрачным лицом.

Потом она открыла дверь ближайшей телефонной будки и забралась внутрь. Шум гигантского аэропорта как-то сразу отдалился, как будто отрезанный от нее.

Она достала свой телефон и набрала номер.

Она никогда еще так не рисковала. Но в конце концов она же Храброва, а не Трусова!..

Ники уже почти добежал до серой глиняной стены, когда в кармане у него зазвонил мобильный.

Останавливаться на солнце, чтобы вытащить телефон, было невозможно, и он все-таки добрался до тени, бросил рюкзак, а камеру так и не отпустил, и долго тащил из камуфляжных штанов аппарат – пальцы оказались скользкими от пота, и трудно было удержать ими трубку.

– Да!

– Ники?

Он перепугался до смерти. Он еще в жизни ничего так не пугался.

– Алина, что случилось?! Где ты?!! Але!!

– Я в Париже, – сказал далекий голос, показавшийся ему очень холодным. – А ты? Где ты?

– Я на месте, – растерянно ответил он и снова закричал:

– Почему ты звонишь?! Что случилось?!

– Я решила, что ты должен на мне жениться, – произнесла она отчетливо. – Слышишь, Ники?

Он вытер лоб о рукав майки, не отрывая от уха телефон, и скинул, почти швырнул на землю свою драгоценную камеру.

И переспросил:

– Что?

– Я решила, что ты должен на мне жениться, – повторила она, и он понял, что не ослышался. – Я делаю тебе предложение. Отвечай прямо сейчас. Или тебе нужно неделю на раздумье?..

– Постой, – сказал он. Пот заливал глаза, а спине почему-то стало холодно. – Я догадался. Ты заболела и бредишь. Да?

– Нет.

– Значит, у тебя уже украли все деньги и ты решила как-то заманить меня в Париж. Да?

– Нет.

– Это тебе Малышева велела устроить свою семейную жизнь, и ты ее таким образом устраиваешь. Да?

– Нет.

– Тогда что?

– Ники, я не могу без тебя жить, – пожаловалась она. – Я хочу, чтобы ты был мой муж и чтобы я просто отпускала тебя на работу, как нормальная жена. Чтобы я тебя ждала! Чтобы у нас была коляска, а в ней ребенок!

Честное слово, я не стану тебе… мешать. И знаешь, я никому и никогда не делала предложения!

– Точно?

– Ну да, – горестно сказала она. – Ты первый.

Он улыбнулся, взялся свободной рукой за глиняную стену и потряс ее. Стена заходила ходуном.

– Слушай, Храброва. – Он еще потряс, и из сарайчика выглянул встревоженный усатый военный в желтой форме. Он подумал, что началось землетрясение. – Ты свою почту электронную смотрела?

Она помолчала, решила, что он ей отказывает.

– Нет.

– А зря. Я уже сделал тебе предложение. Вчера. В письменном виде, чтобы вернее. Ты опоздала.

– Ники! – вскрикнула она.

– Я тоже без тебя не могу, – сказал он тихо и повернулся спиной к усатому, – странно, что мог так долго.

На секунду он закрыл глаза, а когда открыл, перед ним была серая глиняная стена в пятнах жесткой бурой иракской дорожной пыли.

Алина Храброва в ту же самую секунду смотрела в чистое стекло своей парижской телефонной будки. По стеклу бежал дождевой поток.

В этот вторник в Париже в первый раз пошел дождь – после долгого весеннего тепла.