Генри Вуд - Замок Ист-Линн
— Нет. Я не встану, пока ты не согласишься подождать еще день-два. Ты же знаешь, что французский священник-протестант готов обвенчать нас, как только придет известие о разводе: если я по-прежнему дорога тебе, ты подождешь.
— Я не могу ждать, — ответил он на этот раз решительно. — И настаивать на этом просто бесполезно.
— Ты хочешь сказать, что не станешь ждать?
— Ну, если тебе так больше нравится, я не стану; право же, Изабель, ты ведешь себя, как ребенок! Я вернусь вовремя.
— Не думай, что я настаиваю на этом ради себя, — задыхаясь, сказала она, волнуясь все сильнее. — Ты же знаешь, что это не так. Мне все равно, что станется со мной. Нет! Не уходи, пока не выслушаешь меня. Ах, Фрэнсис, после всего, чем я пожертвовала ради тебя…
— Встань, Изабель, — перебил он ее.
— Ради ребенка, ради ребенка! Подумать только, он всю жизнь проживет с низко опущенной головой, ни на минуту не забывая, что рожден в грехе. Фрэнсис! Фрэнсис! Если тебе не жалко меня, пожалей хотя бы его!
— Я думаю, ты просто потеряла голову, Изабель. У нас еще месяц в запасе, и я обещаю тебе вернуться раньше, чем он закончится. Нет, даже раньше, чем пройдет половина месяца: мне хватит недели на устройство всех моих дел в Лондоне. Дай мне пройти: я дал обещание и сдержу его.
Она не пошевелилась, оставшись стоять на том же месте с воздетыми в мольбе руками. Его терпение истощилось, и он проворным движением сумел отворить дверь. Она схватила его за руку.
— Не ради меня, — задыхаясь, проговорила она; ее пересохшие губы перекосились и побелели.
— Какая чушь: «не ради тебя». Именно ради тебя я сдержу свое обещание. Я просто обязан ехать. Ну же, Изабель: до свидания. Береги себя.
Он вырвался из ее рук и вышел. Менее чем через минуту он покинул дом в сопровождении Пьера. У нашей несчастной героини появилось чувство, переросшее в уверенность, что она видела его в последний раз перед долгой, слишком долгой разлукой. Она не ошиблась. Эта разлука растянется на недели и даже месяцы.
Глава 11
ВЗАИМНЫЕ ЛЮБЕЗНОСТИ
Наступил декабрь. Альпы покрылись снегом; Гренобль сделался холодным, белым, слякостным и грязным. Водосточные канавы, тянувшиеся вдоль некоторых улиц, стали еще чернее, чем обычно, приводя в уныние и без того невеселых прохожих. В спальне французского дома, похожей на сарай, со множеством окон, дверей и сквозняков, с огромным камином и широченным дымоходом, в котором могли поместиться четыре-пять английских дымоходов, возле огня дрожала леди Изабель Вейн. На ней были чепец и толстая шерстяная шаль, совершенно не спасавшие от холода; она непрерывно дрожала, хотя и придвинулась к огню так близко, что ее нижние юбки, казалось, вот-вот загорятся. Служанке приходилось частенько вскакивать и становиться между ней и огнем. Леди Изабель, казалось, не обращала на это ни малейшего внимания; она сидела, не шевелясь, с лицом, похожим на каменную маску отчаяния. Она стала вот так сидеть и смотреть на огонь с тех пор, как начала выздоравливать. Она долго болела; в конце концов, болезнь отступила, оставив после себя легкий жар. Впрочем, слуги шептались о том, что «миледи» скоро поправится, как только начнет вставать. Пока она могла лишь сидеть в продуваемой всеми ветрами комнате, и ее, казалось, совершенно не волновало, выйдет ли она когда-нибудь оттуда.
В этот день она рано пообедала — обед был легким, ибо у нее был плохой аппетит — и задремала в кресле, когда снизу донесся шум, словно во двор въехал экипаж. Она мгновенно пробудилась. Уж не он ли приехал?
— Кто там? — спросила она няню.
— Миледи, это месье, и Пьер вместе с ним. Я ведь просила миледи не беспокоиться, говорила, что месье, конечно же, приедет; теперь миледи видит, что я права.
На лице леди Изабель появилось необычное выражение, говорившее о твердой решимости. Пожалуй, можно было сказать, что она не слишком беспокоилась о том, кто приехал, или же, во всяком случае, уже перестала беспокоиться.
— Терпение и спокойствие! — тихо прошептала она. — Да не оставят они меня теперь, когда пришло время!
— Месье прекрасно выглядит! — возвестила служанка, устроившаяся у окна, которое выходило во двор. — Он вышел из экипажа, встряхивается и разминает ноги.
— Можешь идти, Сюзанна, — сказала леди Изабель.
— А если малыш проснется, миледи?
— Я позвоню.
Девушка вышла, прикрыв за собою дверь; леди Изабель сидела и смотрела на нее, пытаясь обрести спокойствие. Еще мгновение — и дверь распахнулась. Сэр Фрэнсис Ливайсон вошел в комнату и направился к ней, чтобы поздороваться. Она остановила его жестом и тихим, спокойным голосом попросила не приближаться, поскольку малейшее волнение могло вызвать у нее обморок. Он уселся напротив нее и принялся объяснять, что не мог вырваться раньше, пошевеливая поленья носком ботинка.
— Зачем же ты приехал теперь? — спокойно осведомилась она.
— Зачем я приехал? — повторил он. — Разве такой благодарности заслуживает человек, путешествующий в такую холодную погоду. Я-то думал, ты рада будешь приветствовать меня.
— Сэр Фрэнсис, — ответила она, говоря с почти неестественным спокойствием, которое сохраняла на протяжении всего разговора, хотя по тому, как часто менялось выражение ее лица, как дрожали ее руки, которые она иногда прижимала к груди, чтобы унять сердцебиение, можно было понять, каких усилий ей это стоило. — Сэр Фрэнсис, у меня есть причина радоваться Вашему приезду: мы должны обговорить кое-что, и в этой связи я ему рада. Я собиралась послать Вам письмо, как только ко мне вернутся силы, но Ваш визит избавил меня от необходимости писать. Я собираюсь общаться с Вами откровенно, ничего не скрывая и не обманывая Вас, и прошу ответить мне тем же.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «общаться»? — осведомился он, уложив, наконец, поленья так, как ему хотелось.
— Говорить и действовать. Давай хотя бы сегодня говорить чистую правду, если уж мы не делали этого раньше.
— Я не понимаю тебя.
— Чистую, неприкрашенную правду, — продолжала она, вперив в него решительный взгляд. — Только ее и ничего более.
— Готов всем сердцем, — ответил сэр Фрэнсис. — Но учти, что ты сама захотела этого.
— Уезжая в июле, ты торжественно поклялся вернуться вовремя для того, чтобы обвенчаться со мной. Ты знаешь, что я имею в виду, говоря «вовремя», однако…
— Ну, конечно же, я так и собирался поступить, — перебил он ее. — Но едва я приехал в Лондон, как на меня навалилось множество дел, бросить которые я просто не мог. Даже сейчас я могу остаться с тобой лишь на пару дней, ибо должен спешить обратно.
— Ты уже говоришь неправду, — заявила она, спокойно выслушав его. — Это слова лжеца, а не правдивого человека. Ты не собирался возвращаться для того, чтобы обвенчаться со мной; в противном случае ты мог бы сделать это до своего отъезда.
— Ну что ты выдумываешь! — воскликнул Фрэнсис Ливайсон.
— Спустя некоторое время после твоего отъезда, — спокойно продолжала она, — одна из служанок прибирала в твоем платяном шкафу, и она принесла мне письмо, которое обнаружила в одном из карманов. Я увидела дату и поняла, что это одно из двух писем, полученных тобой в день отъезда. В нем сообщалось о разводе.
Она говорила так спокойно и бесстрастно, что сэр Фрэнсис был приятно поражен. Тем легче ему будет сбросить надоевшую маску. Однако же он был человеком раздражительным, поэтому известие о том, что нашлось письмо, что лживость всех его благородных обещаний предстала во всей наготе, отнюдь не улучшило его настроение. Леди Изабель, между тем, продолжала:
— Лучше было бы не лгать мне, а сказать, сколь напрасны мои надежды на лучшую долю еще не родившегося ребенка.
— Я так не считаю, — ответил он. — Ты была так взвинчена, что не прислушалась бы ни к каким доводам.
Сердце ее забилось учащенно, однако она справилась с волнением.
— Вы считаете, мне не подобало даже надеяться на то, чтобы стать женой сэра Фрэнсиса Ливайсона?
Он встал и снова потревожил покой поленьев в камине, на этот раз — каблуком своего ботинка.
— Ну, Изабель, ты должна понимать, что это было бы чудовищной жертвой в моем положении — жениться на разведенной женщине.
На ее исхудавших щеках заиграл лихорадочный румянец, однако голос звучал по-прежнему спокойно.
— Когда я желала этой «жертвы», я делала это не для себя, о чем и сказала тебе. Однако ее не принесли и теперь, ребенок рожден в грехе и позоре. Можешь посмотреть на него.
Сэр Фрэнсис полуобернулся и увидел детскую колыбельку, стоявшую возле кровати. Он даже не соизволил подойти и взглянуть на свое дитя.
— Сейчас я представляю древний и почитаемый род баронетов Ливайсон, и женитьба на тебе так оскорбила бы мою семью, что…
— Ни слова больше, — перебила его леди Изабель, — не утруждайте себя поисками ненужных оправданий. Даже если бы Вы предприняли это путешествие с целью жениться на мне, даже если бы предложили мне это и привели бы сюда священника, все Ваши усилия были бы напрасными. Зло, причиненное ребенку, не исправить, а что касается меня, я не могу представить ничего ужаснее, нежели необходимость провести остаток своих дней в Вашем обществе.
