Наталья Калинина - Театр любви
— Очень рад тебе. Мне тоже не спится. — Он усадил меня на большой допотопный диван в гостиной. — Этот Щеглов настоящая птица: вспорхнул прямо из-под носа. По нашим сведениям, он объявится в Питере послезавтра. Мы сейчас поужинаем, верно? У меня есть пицца с грибами и итальянское мороженое. Я умею великолепно разогревать пиццу.
Апухтин придвинул к дивану журнальный столик, накрыл его чистой бумажной скатертью. Он делал все быстро и в то же время по-мужски неловко. Пока разогревалась пицца, мы выпили по бокалу красного вина.
— В жизни не всегда бывает так, как мы того хотели бы. Я никогда не думал, что стану следователем. С детства мечтал быть киноактером. Но сейчас я почти уверен, что та жизнь была бы не по мне. Я по натуре очень замкнутый человек.
— А я мечтала остаться старой девой. — Я грустно усмехнулась. — Я была во сто крат счастливей, когда валялась до полудня на тахте и слушала музыку. Ты правильно сделал, что не женился.
— Только не надо мне завидовать. — Апухтин смотрел на меня испытующе и с сочувствием. — Судя по запаху, пицца готова. Если не возражаешь, будем пировать до утра. Мне кажется, ты тоже из совиной породы.
— Но мне всегда хотелось быть жаворонком. Чтоб вставать на заре, бегать босиком по росистой траве, нюхать гроздья утренней сирени… Старомодная пошлость, да?
— Неправда. Пошлость — это то, что нас окружает. Мечты не могут быть пошлыми.
— Тем более несбывшиеся. Лучше журавль в небе, чем синица в руках. Так, помню, сказала однажды Наталья Филипповна. Думаю, она не оговорилась.
— Эта история с усыновлением Кириллина кажется мне очень загадочной и, как бы это выразиться, недосказанной, что ли. — Апухтин задумчиво жевал пиццу. — Теперь вряд ли удастся узнать ее всю до конца — Наталья Филипповна умерла три года назад.
— Быть может, Саше удалось что-то выяснить, — предположила я. — Он любил ставить точки над i.
— Хорошая черта. Кстати, мне кажется, это одно из непременных качеств настоящего бизнесмена. Если не основное его достоинство. Хотя я отнюдь не настаиваю на том, что я прав. Ты не хотела бы прогуляться в Санкт-Петербург?
— А мои помидоры? Правда, теперь это не имеет никакого значения. Дача, семья, машина, дорогая мебель, норковая шуба… Со мной расплачивались, как с проституткой. Неужели нет на свете мужчины, который бы не изменял любимой женщине?
Апухтин кашлянул в кулак и отвернулся к окну. В этот момент подал голос телефон.
Он разговаривал из соседней комнаты. До меня долетали обрывки фраз. Я не делала попыток составить из них картину происходящего. Наконец Апухтин вернулся в гостиную, и я поняла по его лицу: что-то стряслось.
— Уланскую обнаружили в ее квартире с пулей в голове.
— Она была любовницей… Щеглова?
— Вероятно. Хотя это непроверенные данные. Следов борьбы не обнаружено. Это сделал кто-то из тех, кого Уланская хорошо знала. Она была очень осторожным человеком. Таня, мы должны уехать в Питер завтра, то есть сегодня вечером. Мне необходимо знать: Кириллин это или нет. Если это не он, то что за всем этим стоит.
— Думаешь, мотивы тянутся из прошлого?
— Не знаю. Но часто бывает именно так. Предупреди мужа.
— И не подумаю. Да ему сейчас и не до того.
Апухтин сел рядом со мной на диван, взял — мое лицо в свои ладони и попытался заглянуть в глаза.
— Ты что-то узнала за те полтора часа, как мы расстались!..
— Очень много. Только это совсем неинтересно. Банально. К тому же у всех до неприличия одинаково.
— Нет. Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Я придерживаюсь мнения классика. Да и по опыту знаю.
— У меня нет семьи. Это была какая-то ошибка.
Я отвернулась, чтоб он не заметил слез в глазах.
— Ладно. В таких случаях на самом деле лучше на какое-то время расстаться. Выяснения обычно ускоряют окончательный разрыв.
— Он уже произошел, — сказала я и потянулась за сигаретой.
— Ты осталась все такой же максималисткой. Интересно, Кириллин тоже сохранил в себе это свойство?
— Какая мне разница?.. Итак, что я буду делать в Питере? Другими словами, какую новую роль уготовила мне судьба в образе подполковника Апухтина?
— Ты будешь изображать возлюбленную одного моего весьма влиятельного в коридорах питерской власти друга. Но сперва тебя чуть-чуть помучают визажисты, парикмахеры, модельеры и так далее. Не волнуйся — ты попадешь в руки высокопрофессиональных специалистов. Остальное уже зависит от тебя и, наверное, от Бога. А сейчас будем спать. Я уже постелил тебе все чистое. Давненько я не спал на дедушкином диване…
— Такая подружка мне сгодится. — Варфоломеев был политиком нового, я бы даже сказала, американского склада. По крайней мере, лез из кожи вон, чтоб им стать. Получалось. Правда, не всегда. Но он был мне симпатичен.
— Я успел засветиться, а потому буду сидеть в управлении. У меня там масса дел, — сказал Апухтин, переводя взгляд с Варфоломеева на меня. — Выеду по первому зову.
— Я пока еще в состоянии защитить свою женщину. — Варфоломеев обнял меня за плечи и поцеловал в щеку. — Нет, так не пойдет. Как-то по-медвежьи вышло. Вот у этого милицейского хлыща манеры, как у принца Уэльского. Итак, тебя зовут Татьяной. Я буду называть тебя… Черт, подскажи, — обратился он к Апухтину.
— Таня, — серьезно ответил тот.
— Нет. Я буду называть тебя… Ташей. Я зову так свою сестру. Правда, она не Татьяна, а Наталья.
— Я не согласна.
Оба уставились на меня.
— Меня называл так Кириллин.
— Не хочу повторяться. — Варфоломеев передернул плечами, точно ему был тесен пиджак. — Тата. Годится?
— Да. — Я просунула руку ему под локоть и улыбнулась: — Мне кажется, мы с тобой неплохая пара, Гарик.
— Так зовет меня бабушка.
— Отлично. Тем более у меня нет собственных внуков.
Это оказалась настоящая тусовка.
Мне приходилось участвовать в сборищах подобного рода, и всегда было неуютно и скучно.
До меня вдруг дошло, что на людях, особенно в больших компаниях, человек должен забывать о том, что он собой представляет, целиком отдаваясь моменту. Две сотни индивидуальностей никогда не смогут пробыть под одной крышей даже десять минут. Крыша поднимется.
Я улыбалась направо и налево. Я плыла в море таких же фальшивых улыбок. Игра. На сцене тоже улыбаются. Играют. И зал всегда сопереживает хорошей игре.
— Мадам, разрешите предложить вам бокал шампанского.
Еще две минуты назад Щеглова не было в зале — Гарик предупредил бы меня о его появлении. В этот момент его не оказалось рядом со мной.
— Спасибо.
Наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Всего на короткое мгновение.
— Вы знакомая Варфоломеева? — поинтересовался Щеглов, улыбаясь мне одними губами.
— В некотором роде, да. Потому что я больше никого в этом зале не знаю.
— У меня такое ощущение, будто я вас уже где-то видел. У меня хорошая память на лица.
Мы стояли, отгороженные от всех стойкой бара. Я не помнила, как очутилась в том месте.
— Мне тоже кажется, что мы уже виделись. Может, это произошло в другой жизни?
Он рассмеялся беззаботно, как мальчишка.
— Не верю в эту чушь. Жизнь нам дается одна. И поправить в ней потом нельзя. Ничего.
— Мне не нравится эта теория. Давайте выпьем за то, чтобы это было не так.
Мы выпили. Щеглов взял меня под руку, наклонил ко мне голову и сказал:
— Предлагаю незаметно слинять. Варфоломеева я беру на себя.
— Но я вас совсем не знаю.
— Меня зовут Леонид, Леня. Щеглов Леонид Павлович. Паспорт показать?
— Если вы маньяк, то там все равно не написано об этом. Меня зовут Таня. Я замужем.
— Да?
Он держал меня за руку и смотрел прямо в глаза.
— Была. В настоящий момент чувствую себя абсолютно свободной.
— Тогда — вперед. Потому что наше место — под солнцем. Таков мой девиз.
Его машину стерегли два парня. Я бы не хотела встретиться с такими на темной улице. Щеглов усадил меня на переднее сиденье, сам сел за руль. Отъезжая, махнул парням рукой.
— Что означает этот жест? — поинтересовалась я.
— Чтоб они ехали на расстоянии не ближе ста метров.
— Они? Кто?
— Свита некоронованного короля. Думаю, ты уже догадалась, что отхватила себе короля.
— Это потому, что я ему кого-то напоминаю? Может, его первую любовь?
Щеглов ответил не сразу. Мы свернули в плохо освещенный переулок, проехали через какой-то двор, потом под низкой аркой. И очутились на освещенном Невском проспекте.
— Потому что ты моя девушка. Это все, что я могу тебе сказать. Больше я ничего не знаю.
Он включил радио. Вернее, компакт-проигрыватель. Это был Том Джонс — «Дочь тьмы». Когда-то я сходила с ума от этой песни. Саша, помню, надо мной подтрунивал — он никогда не относился серьезно к легкой музыке.
