Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Комментарий к Глава 26. Про опрометчивые решения и их последствия.

Я просто постою здесь с ехидной улыбочкой на губах.

Кстати, кто там хотел узнать ситуацию со стороны Максима? Глава от его лица будет через 2-3 следующие главы)

========== Глава 27. Про новогодние чудеса. ==========

Мой самый главный страх развеялся очень быстро. Остался в ушедшем году наравне с глупой и безосновательной влюблённостью в Диму Романова, привычкой замалчивать свои чувства, поразительной инфантильностью и девственностью.

Ничего не изменилось. Телевизор продолжал демонстрировать нам картинку наигранно-счастливых людей, дружно упивающихся шампанским в перерывах между песнями, запах еды с накрытого стола успел расползтись по всему первому этажу дома, а небольшая, но пышная искусственная ёлка так и осталась скромно стоять в углу гостиной — мы наспех обматывали её гирляндой за десять минут до наступления полуночи, путались в проводе и смеялись.

Ну, смеялся больше Максим, за каких-то пару минут выдав три искромётные шутки по поводу моего роста, не позволявшего дотянуться даже до верхних веток, в то время как он, просто вытянув руку, без труда мог бы нацепить на верхушку праздничную звезду, если бы та вместе с другими новогодними игрушками не осталась в коробке, которую убрали на тот самый чердак, ключ от которого давно утерян.

Он шутил — я злилась, огрызалась и прятала улыбку, стараясь ровно настолько, чтобы ему всё равно удалось её заметить.

Он подкидывал еду мне в тарелку, пока я отворачивалась, и внаглую отпивал шампанское из моего бокала, с самым честным видом заявляя, что мне снова показалось.

Он радовался, как ребёнок, когда мы выбежали на улицу смотреть салют, в этом пафосно-элитном коттеджном посёлке мало чем с виду отличавшийся от того, что обычно запускают на Красной площади, а потом тащил меня домой на своём плече и напевал: «В Новый год сбываются все мечты, лучший мой подарочек — это ты!»

Он прижимал меня к себе на просторном диване в гостиной, ворчал и нервничал, когда с моих ног снова съезжал плед, а ещё настойчиво подкармливал салатиками прямо с ложечки и чистил для меня мандаринки.

А мандаринки — это серьёзно. Это, наверное, и правда любовь.

И единственным напоминанием о том, что случилось между нами, стал только вопрос «не болит?», который он произносил неизменно полушёпотом, со смущением, никак не вязавшимся с его обычной манерой общения, и неприкрыто звучащим в голосе чувством вины. Первые два раза этот вопрос застал меня врасплох и вызвал умиление, а следующие раз пять — желание закрыть лицо руками и сказать, что я в домике.

Потому что врать ему мне не хотелось, да и получалось всегда не очень, а низ живота действительно неприятно тянуло тупой, ноющей болью, набирающей силу, стоило только сделать резкое движение.

Приходилось закатывать глаза, переводить тему или отшучиваться, и где-то после очередной моей вялой отговорки и тем моментом на экране телевизора, когда доблестный Поттер со своим рыжим другом играли в волшебные шахматы, я внезапно провалилась в сон, уютно свернувшись клубочком и пристроив голову у него на коленях.

А проснулась уже в его кровати, укрытая одеялом прямо поверх пледа. Между плотно задёрнутых штор виднелась полоса тусклого дневного света, Максима рядом не было и, судя по абсолютно ледяной постели, ушёл он достаточно давно.

После сна меня морозило, поэтому пришлось набросить на себя его толстовку, как раз висевшую на спинке стула, так как мой свитер наверняка так и остался валяться где-то на первом этаже вместе с телефоном, который стоило поскорее найти, чтобы посмотреть время и проверить, не звонили ли родители. Но вопреки собственному логичному и разумному плану, первым делом я отправилась искать Иванова.

Он убирался на той самой вскользь упомянутой раньше веранде, внешне больше напоминавшей оранжерею: потолок и стены были полностью стеклянными, позволяли любоваться ровным снежным полотном на заднем дворе и небом, сейчас затянутым плотной завесой молочных облаков. Четыре плетёных дивана стояли вокруг выложенного камнями прямо на полу очага, судя по остаткам углей внутри, предназначенного для разведения самого настоящего огня.

— Я помню, как отец собирался здесь вечерами то ли с друзьями, то ли с коллегами по работе, — сказал Максим, обернувшись и заметив, каким восхищённо-изумлённым взглядом я окидывала помещение. — Мы с Тёмой специально выходили на улицу, чтобы через стекло подглядывать за тем, как они сидят вокруг огня, курят сигары и пьют что-то из красивых пузатых стаканов со льдом. По цвету мы решили, что это чай, и потом пытались пить его так же. Нам казалось, что это выглядело так круто. По-взрослому.

— Твой отец бизнесмен?

— Он большой начальник в налоговой. Так что скорее олигарх, — усмехнулся он, а потом ещё раз окинул меня пристальным взглядом с ног до головы и покачал головой: — А ну-ка марш за сапогами и курткой!

— И где моё «доброе утро»? — недовольно буркнула я, стараясь как можно незаметнее переминаться с ноги на ногу, потому что выложенный плиткой пол действительно был ледяным, а ещё покрытым слоем пыли, на которой отчётливо остались видны следы от его кроссовок.

— Добрый день, вредина. А теперь марш одеваться!

— А ты не знаешь, где мой телефон?

— У меня, — он достал его из заднего кармана джинс и протянул мне с извиняющееся улыбкой на губах. — Я подумал, будет надёжнее взять его с собой, чтобы не пропустить входящие звонки и сразу разбудить тебя.

Удивительно, но родители действительно ещё не успели ни позвонить, ни отправить мне с десяток сообщений с расспросами про новогоднюю ночь. Удивительно вдвойне, учитывая то, что на часах было почти четыре часа дня.

Быстро утеплившись, я решила попытать счастья в номинации «Дочь, за которую не стыдно» и первая написала маме короткий и очень урезанный отчёт о празднике, даже не соврав о том, что просто допоздна смотрела фильм, лишь утаив, где и с кем это делала. Пришлось снова отгонять от себя противно-назойливый голос совести, беспрестанно возмущавшейся тому, как я поступала с родителями, что в гостях у Максима спала как сурок, и — вишенка на шикарный торт общего самобичевания — что сделала вчера вечером.

Сомнения снова окружали меня сворой взбесившихся псов, которые лязгали еле сдерживающими их силу цепями, предупреждающе разевали огромные пасти с кривыми острыми зубами и закапывали пол обильной жидкой слюной. Наваливались все вместе и разом: так никуда и не исчезнувший страх показаться ветреной и доступной, сдержанный, почти холодный приём после моего появления на веранде и противное ощущение того, что я разочаровала его.

И его тоже.

Сколько себя помню, мне всегда приходилось жить с грузом ответственности за надежды, которые возлагали на меня родители, учителя, брат и даже я сама. И из раза в раз, как бы ни старалась, я не оправдывала чужих ожиданий.

Иванов сортировал коробки, которыми была завалена большая часть веранды, составлял их аккуратными рядами около выхода на задний двор, используя одному ему понятную схему, ведь с виду все они выглядели идентично друг другу. Около диванов валялись огромные чёрные мешки — кажется, примерно такие используют для мусора или чтобы прятать трупы в голливудских фильмах, — наполненные чем-то мягким и завязанные сверху на небрежный, наполовину расслабившийся узел.

— Что необходимо делать? — наигранно бодрым голосом спросила я, приблизившись к мешкам и из любопытства потыкав в один из них пальцем, пока он как-то очень обидно продолжал игнорировать моё присутствие.

— Твоя задача сидеть вот здесь, — его ладони легли на плечи, слегка надавили на них, вынудив меня опуститься на стоящий позади диванчик, а потом упёрлись в спинку, по бокам от моего лица. — И рассказывать мне что-нибудь интересное.

Горячее дыхание коснулось моей щеки, а следом за ним прижались к румяной коже его губы, в несколько быстрых и нежных поцелуев добравшиеся наконец до рта, податливо приоткрывшегося в тот момент, когда он только угрожающе-возбуждающе навис надо мной. Костяшки холодных пальцев мазнули по шее лёгким поглаживающим движением, от которого в моём животе нервно встрепенулись бабочки, охотно расправляя свои крылья.