Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"
Я вцепилась пальцами в его волосы и наверняка причиняла ему боль, судорожно сжимая их в кулак, пока он увлечённо ласкал мою грудь. Сладкие, томные поцелуи на моей коже перемежались с неожиданными порывистыми укусами, каждый из которых заканчивался тихим стоном и необходимостью сжимать бёдра, чуть выгибаться, чтобы справиться с тем невыносимо-болезненным давлением, что собиралось между ног.
Вопреки ожиданиям, с застёжкой на моём белье он боролся достаточно долго, безуспешно дёргал крючки, пока я сама не вмешалась и не помогла ему. А потом сквозь дымчатую пелену возбуждения на глазах завороженно наблюдала за тем, как он расстёгивает и снимает с себя джинсы, как его светлые пальцы подцепляют пояс моих леггинсов и медленно тянут их вниз, спускают до колен, чтобы одним рывком добавить к ним ещё и трусики.
И испуганно закрыла глаза за секунду до того, как осталась лежать перед ним полностью обнажённой. Один нежный поцелуй Максима остался пылать на рёбрах, и я почувствовала, как его горячее дыхание ползёт ниже, извивается по покрытой мурашками коже и выжидающе замирает в самом низу живота, прежде чем наградить меня ещё двумя слегка влажными ожогами.
Ничего не видя, я чувствовала себя особенно уязвимой и беззащитной, шарила руками в попытке схватиться за него, но послышавшийся рядом шелест пакетика с презервативом заставил меня остановиться и ощутить, как пульс ускоряется от взрывоопасной смеси страха и предвкушения.
Он навис надо мной, потёрся носом о висок, словно догадываясь, как успокаивающе на меня действует этот невинный жест. Поцелуи его были непривычно пылкими, властными, так разительно отличались от тех дразнящих и игривых, к которым я уже успела привыкнуть.
И мне наконец удалось в полной мере осознать, что всё это происходит по-настоящему. Пути назад не будет, и время уже не отмотаешь вспять, чтобы переиграть впопыхах проваленную миссию.
Его ладонь медленно прошлась вдоль тела, погладила грудь и зажала сосок между пальцами, легла на внутреннюю сторону бедра и легонько подтолкнула его в сторону. Я покорно раздвинула ноги и позволила ему пристроиться между ними, стараясь не зажиматься от волнения и расслабиться.
Но чувствовала себя всё равно огромным сгустком скопившейся энергии, готовым испепелить любого, кто осмелится дотронуться до искрящейся поверхности.
А он осмелился. Пальцы настойчиво погладили меня между ног и затронули самые чувствительные точки, отчего я охотно выгнулась им навстречу, раскрываясь и подставляясь под прикосновения, приносящие настолько яркие и острые импульсы наслаждения. И именно в этот момент он вошёл в меня.
Первые несколько секунд это неизведанное ранее ощущение наполненности и постепенного натяжения в самом низу приносило удовольствие и вместе с тем чувство странного облегчения для болезненно налившейся кровью плоти. Ровно до того момента, как на смену всем прежним впечатлениям пришла резкая боль, буквально парализовавшая всё моё тело.
Я не замечала, как впилась ногтями ему в плечи, пронзая кожу почти до крови, не обращала внимание на его поцелуи, с губ переместившиеся на шею. Просто каждое поступательное движение приносило такую боль, словно кто-то беспощадно елозил куском наждачной бумаги по свежей, ещё кровоточащей ране.
И мне было так плохо и обидно, что хотелось заплакать от жалости к себе, наивной и самоуверенной дурочке, ожидавшей взрывы фейерверков и захлёстывающие с головой волны наслаждения, как в дешёвых бульварных романах. А на самом деле приходилось со всей силы закусывать губу, чтобы сдержать рвущиеся из груди болезненные всхлипы и попытаться ничем не выдать своё состояние перед Максимом.
Потому что перед ним было как-то особенно стыдно.
Он остановился подозрительно быстро, всего через несколько минут, показавшихся мне мучительно долгим, растянувшимся на часы кошмаром. Скатился на бок, обхватил моё лицо ладонями и принялся покрывать его порывистыми, быстрыми поцелуями.
— Очень больно? — в его голосе звучала то ли забота, то ли жалость, необъяснимо покоробившая меня и поддевшая гордость, тут же воспрянувшую и потребовавшую доказать, что со мной всё нормально.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})И хоть головой я понимала, что это нормально и нет ничего ужасного в том, чтобы показать свою слабость в такой волнительный момент, но страх снова оказался сильнее. Нелепый страх навсегда остаться для него той девушкой, что корчилась в его постели от боли, вместо того чтобы страстно стонать и извиваться от удовольствия.
— Немного… непривычно, — пробормотала я и даже попыталась выдавить из себя неубедительное подобие улыбки.
— Поленька, — ласково протянул он, поглаживая меня ладонью по щеке. И посмотрел так тепло, успокаивающе, понимающе, что в грудной клетке словно вспыхнуло маленькое солнышко, согревающее сердце своими робкими лучами. — А так не больно? — его пальцы снова пробежались по бёдрам и успели оказаться у меня между ног прежде, чем я по инерции плотно свела их, испугавшись возвращения прежней боли, теперь лишь неприятным ноющим чувством разливавшейся по низу живота.
Но он лишь аккуратно коснулся клитора и слегка надавил на него, на мгновение вернув то самое сладкое ощущение, за которым я так отчаянно гналась прежде. Тело само поддалось неторопливым, уверенным движениям, расслабилось и прильнуло ближе к нему, призывно прогнулось в пояснице, позволяя его руке беспрепятственно трогать меня так, что теперь действительно, по-настоящему хотелось стонать от желания.
— Тебе приятно? — его развратный хриплый шёпот заводил меня ещё сильнее, заставляя забыть о стыде и смущении, будто их и не было никогда. В исступлении прижиматься губами к его влажной от пота шее, крепко сжимать предплечье руки, доставляющей мне удовольствие, и изредка бёдрами подаваться навстречу ритмичным поглаживающим движениям.
— Да, — еле смогла произнести я, задыхаясь от разгорячённого, густого воздуха, сахарной сладостью оседавшего внутри пересохшего рта. Отдельные бессвязные слова проносились в мыслях, неистово рвались наружу и тряслись загнанными в клетку бешеными зверями, не находя своего выхода.
Ещё, ещё-ещё-ещё немного.
Оргазм не ударил мне в голову, не заставил кричать от наслаждения и не разнёсся по телу невиданной эйфорией. Всё скопившееся напряжение просто достигло пика и резко спало, рассыпалось острыми крупинками, странно покалывающими кончики пальцев.
Максим позволил мне отдышаться: какое-то время просто молча водил пальцами по бёдрам и талии, лишь изредка прижимаясь губами к моей макушке. Но полностью прийти в себя всё равно не получалось, и события последнего часа воспринимались бессвязными яркими мазками краски, торопливо и наобум нанесёнными на огромный белый холст. Красное пятно боли, грязно-серая кайма страха и пурпурные разводы удовольствия.
Он ласково провёл вверх по моей руке, от запястья к плечу, откинул прилипшие к шее пряди влажных волос, а потом приподнялся на локте, тщательно всматриваясь в очертания наших тел.
— Поль, только не смотри вниз, ладно? — на всякий случай обхватив пальцами и придерживая мой подбородок, вкрадчиво попросил Иванов. Его расчёт оказался верным, потому что первым делом я на автомате попыталась опустить взгляд туда же, куда мгновениями раньше смотрел он, прежде чем догадалась о причине его предостережения.
— Там кровь? — севшим голосом уточнила я, тут же получив от него согласный кивок. — Много?
— Просто не смотри и всё, ладно? — он предусмотрительно не убирал свою руку и долго вглядывался в моё лицо, пока не получил достаточно подтверждений тому, что я не собираюсь тут же ослушаться. И только тогда отпустил, чмокнул в кончик носа и добавил: — Сейчас ты закроешь глаза, и я отнесу тебя в душ. И ты не выйдешь оттуда, пока я не вернусь и не разрешу тебе этого сделать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Звучит очень деспотично.
— Чёрт. А должно было прозвучать очень заботливо, — хмыкнул Максим и широко улыбнулся, поймав мой смущённый взгляд. — До Нового года остался час. Получается, сегодня на праздничный ужин у меня действительно была ты.