Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

И тогда я поняла, как сильно боюсь всё это потерять. Остаться без поцелуев, в которых тонула брошенным в воду камнем, забывала обо всём на свете и полностью отдавалась в его власть, с одинаковым восторгом встречая и трогательную нежность, и страстную напористость. Лишиться прикосновений, под которыми тело раскрывалось, распускалось пушистыми яркими лепестками, стремящимися к своему личному солнцу, и той трепетной ласки, что делала меня по-настоящему счастливой.

Чувства к нему так стремительно прорастали внутрь моего сердца, заполняли в нём каждую клеточку, что выдрать их становилось просто невозможно. Слишком больно. Смертельно.

— Я хочу делать что-нибудь по-настоящему полезное, — решительно заявила я, как только он оторвался от моих губ и направился обратно к коробкам.

— По-настоящему полезным будет, если ты отдохнёшь и придёшь в себя после вчерашнего, — в общем-то отлично, что, произнося это, Иванов стоял ко мне спиной, потому что выражение моего лица, поочерёдно вытянувшегося, побледневшего и покрасневшего, наверняка смотрелось очень комично. А у него и так более чем достаточно поводов, чтобы надо мной посмеяться.

— Похоже, чтобы я была при смерти? — голос почти не дрогнул, за что я тут же мысленно себя похвалила. Хотя в груди постепенно закипало дрянное варево из злости, недоумения и обиды, которое рано или поздно найдёт, куда выплеснуться.

— У меня есть веские основания полагать, что ты в смертельной опасности, — хмыкнул он и, поймав мой хмурый, полный ещё не высказанных вопросов и претензий взгляд, приложил руку к губам и заговорщическим полушёпотом пояснил: — Я думал, после такой кровопотери вообще не выживают.

— Максим!

— Я всё ещё тут, солнышко, — он поднял руку вверх и помахал мне, ехидно улыбаясь. — Видишь, уже и глазки не видят. Говорю же, тебе надо отдохнуть.

— Господи, ну почему же ты такой… — у меня явно не хватало словарного запаса, чтобы подобрать подходящий по случаю эпитет. Если кто-нибудь вообще сумел бы придумать, как можно коротко описать человека, который вызывает одновременно обожание, восхищение, нежность и желание изощрённо его убить.

— Такой остроумный? Очаровательный? Сексуальный? — заметив, как я обречённо закатила глаза, он тут же улыбнулся и примирительно выставил вперёд ладони. — Окей, признаю, с последним я точно погорячился.

— Иногда ты просто невыносим, — выдохнула я и, оставив бесплодные попытки переубедить его, поднялась с дивана и схватила в руки одну из ближайших к себе коробок, как назло оказавшуюся действительно очень тяжёлой. Но упрямство и гордость не позволили мне пойти на попятную, и на губах появилась непринуждённая улыбка. — Итак, куда это нести?

— Поль, давай лучше я сам, а? — Максим резко подскочил ко мне и быстро, нервно и настойчиво выдрал коробку из моих рук, словно из неё в любой момент должна была выползти кобра и вцепиться зубами прямо мне в шею.

— У тебя там что, наркотики? Оружие? Коллекция порножурналов?

— О, кажется, мой сарказм передаётся половым путём?

— Нет, это мой собственный. И всё же, Максим, что происходит?

— Да просто позволь мне о тебе позаботиться! Я хочу, чтобы у меня в гостях ты расслаблялась и хорошо проводила время, а не готовила мне поесть и помогала с уборкой.

— Но я хорошо провожу время только рядом и вместе с тобой, — пробормотала я и понуро опустила голову, не в состоянии и дальше выдерживать его прямой, испытующий взгляд, в котором плескалось столько решительности, сколько у меня за всю жизнь не было.

Я ведь знала, что он именно такой: жёсткий и самоуверенный, чётко знает, чего хочет, и добивается этого любой ценой, идёт напролом и скорее прошибёт все возникающие перед желанной целью препятствия, чем попробует их обойти. И безоговорочно принимала изначально сложившееся между нами распределение ролей, где он был большим и сильным, а я — маленькой и слабой; соглашалась со всеми его решениями, подстраивалась под несомненно приятную, но притом настойчивую опеку.

Вот только для человека, настолько желающего позаботиться обо мне, он с удивительным упорством не хотел слышать, чего я на самом деле хочу, и не собирался считаться с этим.

Так мы и сталкивались лбами, искренне желая только самого лучшего друг для друга, но не в состоянии адекватно перенести эти прекрасные порывы нежности в реальную жизнь.

— Что, я тоже перегнул со своей заботой? — получив от меня сдержанный кивок головой в ответ, он осторожно взял мою руку и погладил тыльную сторону ладони, потом неторопливо переплёл наши пальцы, громко и тяжело выдохнул, сбрасывая скопившееся раздражение. — Вот сдались тебе эти коробки именно сейчас. Я прочитал, что пару дней тебе вообще лучше воздержаться от любых физических нагрузок.

— Где прочитал?

— В интернете, конечно же, — поймав мой изумлённый взгляд, Максим смутился, замялся, опустил глаза в пол и невероятно умилительно покрылся румянцем, вмиг растеряв весь прежний гонор. — Что здесь такого? Я просто никогда раньше с этим не сталкивался, поэтому решил разобраться и почитал разные статьи, ну и советы…

Мне пришлось до боли прикусить нижнюю губу, но смех всё равно прорывался наружу мелкими, тихими и рваными толчками. И смешным был вовсе не источник почерпнутой им информации (а если вспомнить мой первый порыв любопытства к этой теме, случившийся года так три назад, страшно представить, чего он там ещё мог начитаться) и не чрезмерно эмоциональная реакция на собственное признание, вмиг придававшая ему вид совсем ещё ребёнка, пусть не по годам смышлёного и наделённого ответственностью, которая и многим взрослым окажется не под силу.

Нет, смешно было то, насколько мы оба глупые и упрямые, когда дело доходит до проявления своих чувств и вынужденной откровенности.

— Ну конечно, посмотрите на неё, ей смешно! — укоризненно заметил он и закатил глаза, за своими картинными жестами пытаясь скрыть растерянность и смущение, слишком хорошо заметные в старательно прячущемся от меня взгляде. — А я вообще-то волновался за тебя!

— Ты замечательный, — вырвалось из самых глубин моего часто бьющегося сердца и расползлось по воздуху сдавленным шёпотом, пока я не раздумывая следовала порывам собственных чувств: обвила руками его талию, сдавила как могла крепко и пристроила лицо у него на груди, не обращая внимания на то, как покалывают кожу жёсткие ворсинки надетого под курткой свитера.

Иванов буквально сгрёб меня в охапку, в очередной раз продемонстрировав внушительную разницу в росте и комплекции между нами, потому что его огромные сильные руки оказались повсюду разом: и гладили меня по макушке, и прижимали к себе ещё ближе, придерживая за талию (а потом и за все места ниже поясницы, куда ему удавалось дотянуться).

— Пару минут назад я был невыносимым.

— Ты невыносимо замечательный, — не поддавшись на провокацию, совершенно спокойным и умиротворённым тоном ответила я. — Так уж и быть, я приму к сведению советы из интернета и пообещаю воздержаться от физических нагрузок. Никаких стометровок или сотни приседаний с этими коробками наперевес. Тогда ты разрешишь мне поучаствовать?

После недолгих пререканий мы договорились, что моей задачей будет открывать и придерживать двери, пока он перенесёт все коробки обратно в гараж, откуда они и были вытащены более полугода назад в ходе поиска очередной утерянной его матерью вещицы и в итоге остались брошены в той части дома, которой пользовались только братья, когда собирались все вместе. То есть примерно раз в год, на новогодние праздники.

Первое впечатление не подвело, потому что Максим и правда был не в настроении, вот только это оказалось никак не связано со мной. Напротив, пока мы занимались уборкой и непринуждённо болтали о всяких мелочах, изредка перебрасываясь маленькими камушками подколок, он успел остыть, развеселиться и, как следствие, начать снова подтрунивать надо мной. Только теперь почти в каждой его фразе мне виделся двойной смысл (хотя, кто знает, — может, он там и был?), отчего с моих щёк не успевал сходить яркий румянец, который, хотелось надеяться, получилось бы списать лишь на влияние мороза.