Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

— Ты, наверное, подумаешь, что я совсем зажрался, но я терпеть не могу этот дом. Как только мне исполнится восемнадцать, я тут же отсюда съеду, — делился он со мной, пока мы вынужденно наводили частичный порядок ещё и в гараже, где всё оказалось скинуто с полок и оставлено валяться прямо на полу. — Пусть с ним связано много разных воспоминаний, но, по мере того как я взрослею, у меня складывается такое странное чувство, знаешь… будто это не он принадлежит мне, а я — ему. Все проблемы, которые здесь происходят, непременно оказываются на моих плечах, а мне это совсем не нужно. А ещё помню, когда отец впервые приехал сюда с тех пор, как они с матерью развелись — прошло лет пять, наверное, потому что очень долго они вообще отказывались общаться друг с другом лично — он скорчил такую недовольную мину и процедил: как можно было здесь всё так запустить. Тогда меня это безумно разозлило, но сейчас-то я, как ни странно, отлично понимаю его позицию.

— А вы с ним общаетесь?

— Ну так…. Своеобразно. Как-то очень давно он сказал нам с братом: «Я дал вам хорошие гены, фамилию и деньги. Как этим распорядиться — ваше личное дело». И это сошло бы за отцовскую мудрость, если бы не означало плохо завуалированное «заниматься вашим воспитанием я не собираюсь», — хмыкнул он, тщательно утрамбовывая коробки на идущих вдоль стены стеллажах. У меня бы не хватило терпения и собственные самые важные вещи привести в такой порядок, над каким он корпел здесь, в окружении какого-то хлама, разделяя его на категории и распределяя коробки по весу: самые тяжёлые на нижние полки, лёгкие — на верхние.

Пока моя жизнь являла собой образец импульсивности, стохастичности и хаоса во всём, от мыслей до действительно важных, решающих поступков, у него всё оказывалось продумано на несколько шагов вперёд, упорядочено и стабильно. Кажется, даже его перемены настроения можно было вписать в алгоритм и получить синусоиду с чётко выверенными координатами, от которых он бы ни за что не отклонился.

Пожалуй, единственное, что совсем не вписывалось в его рассудительность, — интерес ко мне. Своей эмоциональной нестабильностью я привносила полнейшую неразбериху во все его планы, срывала их внезапными импульсивными порывами или приступами беспричинного самобичевания, с которыми он из раза в раз пытался справиться, так же уверенно раскладывая по полочкам все мои страхи, комплексы и чувства, порой не до конца понятные даже мне самой.

И ладно я совсем чокнутая, но как его-то угораздило ввязаться в отношения со мной учитывая то, на какой ноте начиналось наше общение?

— Максим, а помнишь, как мы впервые встретились на поле? — кокетливо протянула я, задержавшись на несколько шагов позади него, и, быстро склонившись к земле, зачерпнула полные ладони влажного, слегка рыхлого снега, приятно скрипнувшего под пальцами.

— Мне действительно стыдно за тот случай, если ты… — он не успел ни договорить, ни обернуться; так и застыл тёмным пятнышком среди сумерек, синей вуалью опускавшихся на заснеженный задний двор, когда запущенный мной наскоро слепленный снежок прилетел ему точно в затылок, белыми хлопьями оставшись в коротких волосах.

Торжество справедливости получилось настолько быстрым и смазанным, что я и насладиться им толком не успела. Потому что Иванов обернулся и уставился прямо на меня с лицом каменно-непроницаемым, показательно спокойным, и лишь его хитрый прищур охотника, завидевшего лёгкую добычу, подсказывал мне: пора спасаться.

Я рванула прочь от него и испуганно взвизгнула в тот же момент, как краем глаза заметила резкий рывок в свою сторону. Догнать меня он мог за пару секунд, но предпочёл от души поиграться, гоняя меня по всему двору, специально замедляясь незадолго до того, как расстояние между нами становилось критически малым.

— Сдавайся, и тогда твоё наказание не будет столь жестоким! — самоуверенно и нагло заявил он, приближаясь ко мне медленно и неотвратимо, по-кошачьи грациозной походкой и с хищной улыбкой на пухлых губах. Я оказалась в западне, уперевшись спиной в прозрачную стену веранды, задыхалась после непредвиденной пробежки на обжигающе-ледяном зимнем воздухе, но при этом давилась смехом.

— Ой как страшно! — мой загнанный вид всё же ввёл его в заблуждение и, когда полностью уверенный в своей победе Максим вальяжно приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки, я дёрнулась вбок и успела проскочить мимо него, снова принимаясь убегать.

История, уже случившаяся с нами однажды, повторялась. Но ни один из нас прошлых ошибок не усвоил.

Он всё так же легко купился на образ хлопающей глазами дурочки и упустил победу, которая лишь мазнула по кончикам пальцев шероховатой на ощупь тканью моей куртки. А я всё так же не учла, что его скорость не шла с моей ни в какое сравнение.

На этот раз наше приземление оказалось мягким и почти безболезненным: спасибо внушительному слою снега, в который мы свалились, и, конечно же, самому Иванову, подхватившему меня в полёте и взявшему основной удар на себя. Ощущение дежавю запрыгнуло на моё беспомощно распластанное по сугробу тело в тот же миг, как затылок занемел от холода, взгляд выцепил проступающий рельеф полумесяца на предзакатном небе, а на душе вдруг стало удивительно спокойно.

Хорошо. Так же хорошо, как и в тот полный странностей вечер, когда я впервые настолько чётко почувствовала, что наконец нахожусь именно на своём месте.

И моё место — рядом с ним.

— А теперь будет наказание? — улыбнулась я, наблюдая, как он с голодной ухмылкой нависает прямо надо мной, и только слегка вздрагивала, когда с его волос мне на лицо падали капли слегка подтаявших снежинок.

— Это и есть мой секрет, Полина, — его тёплые губы прижались к кончику носа и легонько прихватили его, будто прикусывая. Он перекатился на спину и потянул меня вслед за собой, и через несколько секунд возни на снегу я оказалась уже лежащей на нём лицом к лицу. Но до желанных горячих поцелуев Максим как раз успел выдохнуть прямо мне в рот: — Я твоё главное наказание.

***

Если и были какие-то неоспоримые плюсы в этом огромном, пугающем и холодном коттедже, где, аки заколдованный принц, жил Иванов, то все они крутились преимущественно вокруг ванных комнат. И дело не только в том, что именно на пороге одной из ванных мне впервые посчастливилось любоваться его эстетически прекрасным телом, вызывавшим повышенное слюноотделение и пробуждавшим нездоровый аппетит (но и в этом тоже, смысл врать).

Просто, в сравнении с обычными квартирами, здесь ванные комнаты поражали наличием свободного пространства, остававшегося даже после того, как в них уже находилось двое. И в душевой, куда меня накануне отнёс на руках Максим, мы оба разместились очень свободно и комфортно. Точнее, разместились бы, если бы он не продолжал обнимать меня и прижимать к себе всё то время, пока струи воды смывали с нас кровяные разводы.

И сама ванна здесь тоже оказалась шикарной: широкой и настолько длинной, что мне впервые приходилось не сидеть, подогнув ноги в коленях, а даже придерживаться за бортики, чтобы ненароком не уйти прямо под обжигающе горячую воду с огромной шапкой ароматной пены сверху.

Мы с Максимом слишком увлеклись поцелуями под открытым небом, опомнились только в тот момент, когда онемевшие от холода губы совсем перестали слушаться. Посмеиваясь и слегка смущаясь, мы ринулись обратно в дом, где тут же разбежались по ванным комнатам, чтобы как можно скорее отогреться.

И теперь, глядя, как на белоснежном кафеле стен оседает мутная пелена конденсата, я уже начинала жалеть, что в ответ на сказанное им «вместе согреемся быстрее» только покраснела, отмахнулась и ускорила шаг, поднимаясь на третий этаж, в гостевую комнату. Потому что даже моя привычка мыться почти в кипятке не спасала: кожу щипало, она зудела и чесалась от быстрой смены температур, но холод успел проморозить меня насквозь, ледяной корочкой осесть на костях, и теперь беспощадно выкручивал и дробил их. Зубы до сих пор изредка клацали, пока моё тело пыталось справиться с устроенным ему стрессом, покрываясь мурашками сразу же, стоило лишь одним опрометчивым движением подставить под поток воздуха голые плечи.