Расеянство - Братья Швальнеры
–Не откуда, а где, грамотей, твою мать. У меня прадед у него служил. Умирая рассказал мне.
–А кем служил?
–Черт его знает, конюхом вроде.
–И много сокровищ?
–Три или четыре сундука?
–И как же мы это все понесем?
–По частям. Сегодня маленько, завтра маленько… Ну так как, идем?
–Идем. Сегодня же. Скажу своей, что срочно вызвали на работу. У тебя лопаты есть?
–Есть. И мешки тоже. И веревки. Короче, как стемнеет – жду.
Весь день Мисима готовился к ответственному походу. Не пугал его объем физической работы, которую предстояло проделать, чтобы извлечь из анналов земли запрятанные барином сокровища. Его больше – даже не пугало – интриговало чувство того, что сегодня ночью они, простые русские люди, пусть и с глубинным философским миропониманием, прикоснутся к святая святых истории, заглянут туда, куда не положено заглядывать обычному человеку, станут причастны к чему-то великому и умиротворяющему своим благоговением…
Весь день он будто бы представлял себя старым барином, расхаживающим взад-вперед по огромной усадьбе, занимавшей, по словам стариков, когда-то полдеревни. Вот – перед ним резные горницы, шикарное убранство коридоров и комнат, витражные окна, ризницы, маленькая часовенка во дворе…
«Никитка, – будто бы кричит он дворовому человеку. – Никитка! Ах ты, басурман! Почему еще бричка не заложена к князьям Соколовым ехать?»
А половой Герасим уже спешит к барину с рюмкой водки. Широким, поистине барским жестом, осушая стопку, с хозяйским видом Ясаков обходит свои владения…
Вот – шикарные конюшни, его гордость. Огромные и статные орловские скакуны и ахал текинцы, маленькие пони и изможденные работой в поле кобылы – все собрались здесь как на подбор. Как на людскую челядь смотрит на них барин – с удовольствием и властью. А каждый из них отвечает ему покорным взглядом – кто-то вожделея, а кто-то опуская глаза, но все смотрят с нескрываемым уважением.
Дальше идут луга – обильные и красивые, где с утра до поздней ночи крепостные помещика не разгибая спины пополняют его закрома. Можно иногда пройти мимо и по-отечески подбодрить кого-то из них, а кого-то – и пожурить. И хоть каждый из них переживает нужду и тяготы, а все же в целом люди счастливы. Пусть напускная, но улыбка на лицах. Все как один загорелые, счастливые, веселые. Еще бы им да не быть веселыми, когда сам батюшка барин с ними.
«Здравствуйте, народ», – бывало крикнет своим могучим, раскатистым голосом Ясаков.
«Доброго здоровьица, батюшка барин», – отвечают ему крестьяне.
«Всё ли довольны? Всё ли здоровы?»
«Грех жаловаться, батюшка барин».
«Может, кому надо чего?»
Степашка – до чего хитрец – всегда одно и то же отвечает:
«Нам бы батюшка одного только – чтоб ты здоров был, кормилец наш».
Оттает от такого душа помещика – а чья бы не оттаяла – и вот уже щедро направо и налево раздает он гривенники да целковые. А те – знай себе радуются. И пусть, что сей же час, стоит ему за ворота, как работу побросают да пить возьмутся – зато довольны и они, и помещик.
Дальше пойдет он в кузницу свою. Красивые молодые кузнецы что есть мочи бьют молотами по наковальням.
«Здравствуйте, орёлики», – свысока кинет барин.
«Доброго здоровьица, батюшка барин».
«Всё ли довольны? Всё ли здоровы?»
«Вашими молитвами да трудами, Яков Николаич».
Ну а что ж – зря шел что ли? – и этим раздаст Ясаков из толстого кармана своего щедрой своею рукой. А те-то, те-то – пуще прежних радуются. И пускай, что тоже сейчас пить пойдут, а все же настроение барину подняли. А все Степашка, мошенник, знает ведь, чего барская душа просит.
Глядь – вот уж и Никитка, щучий сын, бежит – поспешает к барину.
«Готова, батюшка, бричка-то»…
И поедет барин к соседу купцу Окольникову. А дворовый люд напьется да будет помещика своего добрым словом да славным делом поминать. Чего еще душе русской надо?..
–К телефону, Коль, с работы, – разбудила мужа Азэми-тян.
–С работы? – он спросонья глянул на часы, плохо понимая, кто может звонить в такую минуту.
–Ну.
–Алло?
–Ты готов?
–К чему? – все еще засыпая на ходу, не понял Мисима.
–Ну мы куда сегодня идем-то?
–А да, все, бегу.
Впопыхах собрался и на пороге кинул жене:
–На работу срочно вызвали. Я побёг.
Она спала и не слышала его.
Пока шли в сторону развалин барской усадьбы, Мисима все не унимался:
–Слушай, а вдруг клад чей-то? И отдавать придется?
–Да ничей он, столько лет прошло. Потомки помещика все по заграницам разбежались да померли там. Он у прадеда на руках после революции уж помирал.
–А что если государство 75 процентов попросит?
–А кто кому скажет-то?
–А поди узнают?
–Да как узнают? Ты, если не дурак, молчи. А я ясное дело молчать буду, мне об этом трепаться резону нету.
–Я не дурак, – с обидой в голосе произнес Мисима. – Я даже в колхозе председателя вокруг пальца обвел…
У Синдеева не было ни малейшего желания слушать задушевную историю товарища.
–Ты давай меньше слов, больше дела. Копать вроде неглубоко, главное – найти старую мельницу помещика.
–Найдем, куда спешить.
–Ну да.
–Ты фонарик взял?
–А то.
Вскоре пришли к месту. Стали копать. Долго и упорно долбили ломами и лопатами землю, но накопать получилось только балки, оставшиеся после разграбления усадьбы большевиками. Потом Синдеев завидел что-то, напоминавшее остов старой кровати.
–Так, не здесь.
–Почему?
–Да потому что койка тут. Какой дурак на мельнице койку держит?
–Логично. А где ж тогда?
–Метров сто пятьдесят к северу, – зачем-то облизнув палец и подняв его над головой – так, словно хотел угадать направление ветра, – изрек Синдеев. Пошли согласно его указаниям, тем более, что для Николая ориентирование на местности было чем-то запредельным, хотя он и служил в армии – в стройбате, конечно, а ни в каком не в десанте, как всем рассказывал.
Пройдя сто пятьдесят метров и углубившись в заброшенное камышовое поле, стали копать. Земля была здесь топкой и потому легко поддавалась усилиям старателей. Вскоре лопата Мисимы уперлась во что-то твердое.
–О, кажется здесь.
–Чего там?
–Посвети?
Вскоре на свет божий из топи явилась огромная деревянная и закостеневшая от времени лопасть мельницы.
–Точно. На месте. Давай дальше.
Копали часа три – чего здесь только не было: и лопасти мельницы, и даже настоящие жернова (которые за ненадобностью отбросили в сторону), и бочки из металла для хранения зерна (такими
