Генри Саттон - Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях
— Не слишком ли, Сол? — заметил кто-то из сидящих. — Смотри, прохожие решат, что на премьере зрители мрут, как мухи.
— Все продумано, — ответил вице-президент. — Это соответствует нашему общему замыслу. А вот как выглядит приглашение, — и он достал из своего атташе-кейса маленькую позолоченную гильотину и передал ее Мартину Зигелю.
Зигель взял ее и поставил перед собой на столе, огромном, как стол для пинг-понга, и покрытом сложнейшим резным узором. Он поиграл этой игрушкой, оглядел присутствующих и заявил с детским восторгом и восхищением:
— Здорово!
— Еще как здорово! — отозвался вице-президент, отвечающий за рекламу. — Ею можно отрезать кончики сигар.
— Потрясающе! Просто потрясающе! — сказал Зигель. Потом все сошлись во мнении, что в эту секунду он был очень похож на своего покойного отца.
* * *Мелисса Филидес, наследница греческого судовладельца, отдала свою гильотинку служанке: она решила, что для детей служанки это будет хорошей забавой. Идиотская штучка, подумала Мелисса, но вполне соответствующая этому идиотскому бизнесу. Кинокомпании просаживали чудовищные деньги. Но ей-то что за дело! Ведь согласно договоренности кинокомпания должна передать весьма внушительную сумму фонду Харта, и эти деньги не шли ни в какое сравнение с ценой билетов на премьеру. Создатели фильма зато добились телевизионного освещения премьеры, причем с куда меньшими затратами, чем если бы они действовали обычным путем, просто купив время на телевидении для показа рекламных роликов. Фонд Харта согласился участвовать в этом благотворительном показе, рассчитывая получить, может быть, треть средств, вырученных от продажи билетов, но все равно это были огромные деньги. И Мелисса согласилась, чтобы ее имя было использовано в рекламных целях, как согласилась провести в кинозале несколько томительных часов. Ей предстояло посмотреть эту скучнейшую картину, потом ехать на их вульгарный шумный ужин в «Астор», но потом ее ждала горячая ванна и постель. Что правда — то правда: она не без успеха описывала всем своим знакомым, как патронирует фильм о Французской революции, но он того не стоил. Вся эта затея того не стоила. И полученное ею накануне известие оказалось последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. То, что они осмелились без ее ведома выбрать для нее сопровождение, само по себе было ужасно. Но то, что из всех представителей этого шумного разношерстного общества они выбрали актера — без сомнения, столь же тупоумного, сколь и смазливого, тщеславного и скучного, который наверняка мажет кетчупом куски мяса перед тем как отправить их в рот, — это уж слишком! Нет, конечно, возможно Мередит Хаусмен и не такой ужасный, но вполне вероятно, вполне вероятно. Она вспомнила, что он, кажется, родом из Монтаны…
— Ну вот, — сказала Колетта, — готово. Так хорошо, мадемуазель?
— Да, — ответила Мелисса, изучая свое отражение в большом зеркале примерочной. Платье было от Гивенши — из ослепительно-белого атласа, оно облегало ее тело с классической строгостью. Платье застегивалось на левом плече брошью с брильянтами и изумрудами и, подобно тоге, оставляло правое плечо обнаженным. Под стать изумрудной броши были изумрудные серьги, небольшие и скромные. Их подарил отец, когда ей исполнился двадцать один год.
— Вы выглядите великолепно, — сказала Колетта.
— Да, — согласилась Мелисса.
Колетта открыла перед ней дверь, и Мелисса вошла в гостиную, где ее уже ждал Мередит Хаусмен. Он тотчас встал, стремительно и изящно.
— Мистер Хаусмен, здравствуйте. Я Мелисса Филидес.
— Здравствуйте, — сказал он, вежливо поклонившись — это был, впрочем, скорее намек на поклон. Мелисса терпеть не могла, когда эти американцы здороваются с женщиной рукопожатием.
— Простите, что заставила вас ждать. Морис предложил вам выпить? — спросила она. Она взглянула на стол, возле которого стоял его стул.
— Да — «виши», — ответил он. — Я, знаете ли… я не пью ничего, кроме шампанского, увы.
— Почему же «увы». Мой отец тоже ничего не пил, кроме шампанского. Но у нас еще есть время, чтобы что-нибудь выпить, не так ли?
— Да, — сказал он.
— Хорошо, — сказала она. — Морис, шампанского.
Ей не пришлось повышать голос. Гостиная ее апартаментов в «Хэмпшир хаусе» выходила прямо в небольшую кухоньку. Эти апартаменты принадлежали ей, но занимала она их только в ноябре, позволяя гостинице сдавать их в остальное время года. Так она не только экономила деньги, но и знала, что в ноябре, когда она приезжала сюда, номер всегда в ее распоряжении.
Появился Морис с бутылкой «тейтингера» 1947 года и двумя заиндевевшими бокалами в форме тюльпана, наполненными на три четверти.
Мелисса подняла свой бокал и сказала:
— За успех картины, наверное?
— За приятный вечер, — ответил Мередит. Он, выходит, не такой уж несносный! И она решила, что вечер обещает быть не слишком скучным. Конечно, она предполагала, что он привлекательный мужчина. Эти актеры такие. Красота — их бизнес. Но он превзошел все ее ожидания, оказавшись и не дешевкой, и не занудой. Он вовсе не выглядел сделанным из целлулоида, как многие, ему подобные, выглядят на экране.
Когда пришла пора ехать, он встал, вновь очень изящно и непринужденно, взял у Мориса ее пелерину, помог ей одеться, а потом подал руку.
— Ну, едем в кинотеатр, — сказал он. — Знаете, один сценарист рассказывал мне, что Эдмунд Берк как-то остроумно отозвался о Французской революции. Или, может быть, это был чей-то комментарий по поводу замечания Берка о революции. Не помню. Но тем не менее мысль замечательная: это все равно, что смотреть на Францию и оплакивать оперенье, когда птица умирает. Я надеюсь, что время от времени вы будете разглядывать прекрасное оперенье, и вам это не будет невыносимо скучно.
Как это он догадался, что она без особого энтузиазма предвкушала просмотр его картины? Да и догадался ли он? Может быть, это его собственное ощущение? Она одарила его улыбкой, словно оценила шутку, смысл которой был понятен лишь им двоим.
* * *Картина имела огромный успех. Во всяком случае, когда экран погас, зрители стали шумно выражать свой восторг и аплодировать — что было неудивительно. Зал в основном заполнили сотрудники кинокомпании, акционеры с семьями и знакомыми. Картина и впрямь должна была побить все рекорды кассовых сборов, но новизна широкого экрана, продолжительность и масштабность картины, как и мощная рекламная кампания, предшествовавшая премьере, и убеждение кинокритиков, что жизнеспособность киноиндустрии зависит от популярности этой картины и их преувеличенных похвал — все это и определило успех фильма в куда большей степени, чем его художественные достоинства. И тем не менее, картина получилась очень неплохая. В ней было много батальных сцен, сцен казни и масса любовных сцен. Как странно, думала Мелисса, что вот она сидит в зале рядом с этим мужчиной и видит его одновременно на киноэкране, обнимающим другую женщину.
