Жестокие наследники (ЛП) - Вильденштейн Оливия

— Амара! — настойчивость, прозвучавшая в тоне Римо, заставила меня стукнуться головой об оконную раму.

Потирая лоб, я вышла из спальни.

Он стоял на нижней ступеньке, устремив взгляд на фасадное окно, которое больше не было прозрачным, вернее, было, но больше не выходило на улицу.

— Что за? — прошептала я, уставившись на лист тёмного металла, поднявшийся за стеклом. — Ты нажал какую-то кнопку?

— Конечно, нет, — казалось, он обиделся, что я осмелилась спросить. — Это, твою мать, просто вылезло из-под земли.

Затемненное стекло навело меня на мысль о поезде.

— Думаешь, дом собирается нас куда-то перенести?

— Окна наверху тоже блокированы? — напряжение в его голосе отозвалось эхом по всему моему телу, терзая мои и без того расшатанные нервы.

— Нет, но я проверю ещё раз…

Я побежала обратно в спальню, в которой стало темно, как в безлунную ночь на Земле, как будто шторы были задернуты, а жалюзи опущены, но жалюзи отсутствовали, и тёмно-синие шторы неподвижно висели по обе стороны от окна.

Я побежала по коридору, заглядывая в каждую спальню, молясь, чтобы хоть одно из них выходило на ослепительно белое небо, которое я так ненавидела. Я бы всё отдала за то, чтобы хоть мельком увидеть его. Хотя я и не была прирождённым клаустрофобом, но постепенно превращалась в него.

Когда я отвернулась от последней комнаты — той самой, где висели фотографии — Римо стоял в конце коридора. Он был призрачно-белый в темноте. Страх ускорил мой пульс и распространил во рту привкус меди. Я щёлкнула выключателем, и, слава Геджайве, ряд лампочек на потолке ожил.

Мгновение мы стояли в разных концах коридора, глядя друг на друга, но на самом деле не видя. Как и я, его внимание было обращено внутрь себя. Он также просматривал список сценариев того, что приготовила для нас гостиница?

Я сжала ладони в кулаки, почувствовав, как пыль пульсирует на моей коже. У меня мелькнула идея, и я раскрыла ладони, затем провела по завиткам, стряхивая пыль. Как только нити прилипли к кончикам моих пальцев, я смастерила топор, чудовищно большой, который нельзя было спутать с ножом для масла, затем вернулась в спальню. Я попыталась открыть окно, но оно было либо закрашено, либо волшебным образом заперто на засов, потому что даже не сдвинулось с места. Я подняла руки, вложив в удар всё своё сдерживаемое разочарование и страх, повернула голову и замахнулась. Лезвие ударилось о стекло, а затем отскочило. Я стиснула зубы, когда удар отдался вибрацией в моём больном локте.

— Какую часть из «не нагружай эту руку» ты не поняла?

Римо стоял в паре метров от меня, надежно спрятавшись за креслом-качалкой, обхватив пальцами верхнюю перекладину.

— Отдай топор мне, Лара Крофт.

Я свирепо посмотрела на него, потом на свой дурацкий сустав, потом на бронированное окно.

— Проблема не в моей руке. Это стекло…

— Твоя рука работает не так, как должна.

Я протянула ему топор, затем отступила назад и упёрла руки в бока.

— Ни в чём себе не отказывай, развлекайся. Или, по крайней мере, выбей оконное стекло, — сладко сказала я.

Все мышцы на его лице напряглись, когда он поднял руки и замахнулся. Лезвие со звоном ударилось о стекло, отбросив его руки назад, за голову.

— Ха. Может быть, твои руки не работают должным образом?

Издав низкое рычание, он стиснул зубы и попытался снова. И снова он потерпел неудачу.

— Подожди. Может ли стекло быть волшебным?

— Твой сарказм не помогает, Трифекта.

Он сделал два шага в сторону и воткнул топор в стену. Точно так же, как и в случае с окном, лезвие лязгнуло, не вызвав углубления. На штукатурке не появилось даже скола. На этот раз Римо зарычал и выплюнул целую литанию фаэлийских ругательств.

— Здесь есть чёрный ход? Или окно в подвале?

— Нет.

Мои руки соскользнули с бёдер.

— И как мы должны отсюда выбираться?

— Может быть, мы и не должны.

От этого по мне пробежал холодок. Даже перспектива наличия водопровода и работающего электричества не облегчала наше затруднительное положение. Я сделала глубокий вдох и обнаружила, что мне не хватает кислорода, хотя, вероятно, виной этому было моё воображение.

— Может быть, мы просто не можем использовать оружие, сделанное из виты. Может быть, на кухне есть нож…

— Даже то, что у тебя есть вита, это счастливая случайность, принсиса. Счастливая, но всё же случайность. Поверь мне, когда наши деды проектировали это место, они не учли, что охотницы, способные владеть конфискованной пылью, будут находиться в их тюрьме.

— Я всё равно собираюсь попробовать.

Я прошла мимо Римо и выскочила за дверь, затем бросилась вниз по лестнице, дважды поскользнувшись, но удержавшись за перила. Я включила все лампы на кухне, затем выдвинула ящики и распахнула кухонные шкафы в поисках ножей или сковородок. На данный момент я бы даже довольствовалась венчиком. Я ничего не нашла. За исключением миски, которую я наполнила ранее. Прежде чем опорожнить её, я открутила кран, чтобы убедиться, что трубы не пересохли. Носик зашипел и выпустил единственную каплю воды и всё.

Вот… дерьмо.

В ресторане был бар, а это означало, что там были бокалы. Я как раз собиралась пойти перекусить, когда заметила пирог в центре острова. Я уставилась на пар, поднимающийся сверху… сладкий глупый пар, который больше не должен был подниматься от теста. Охваченная неистовым желанием вывалить его на плитку и растоптать, я подтащила сковороду к себе, снова обжигая кончики пальцев о раскаленный металл.

— Ты, правда, собираешься есть в такое время?

Дверь за Римо захлопнулась.

Я прищурилась, глядя на него, а затем перевела взгляд на топор, свисающий с его пальцев. Мой топор. Я пересекла кухню, схватила его, затем разрубила дразнящий десерт пополам, вместе с формой, начинкой и всем остальным. Скользкие ломтики персика соскальзывали с лезвия моего топора и падали на пол, как слизняки.

— На всей этой кухне нет ни одного долбаного ножа, — мои слова прозвучали спокойно, как надвигающийся шторм.

Римо переводил взгляд с беспорядка на моё раскрасневшееся от ярости лицо.

— Ну, тебе не обязательно было делить его по частям; я не большой любитель пирогов.

Смешок вырвался из меня. Слегка безумный смешок.

— Кстати, трубы сухие, так что в этой чаше вся вода, которая у нас осталась.

Глаза Римо чуть распахнулись.

Я вспомнила о своей пыли. Топор раскрошился, как мел, затем замерцал, как звёздный свет, прежде чем превратился в жидкость и потёк обратно в мою ладонь.

Римо открыл рот, чтобы заговорить, как раз в тот момент, когда что-то запищало.

— Ты это слышишь?

Я надеялась, что он не слышит.

Он кивнул, сжав челюсти.

Звуковой сигнал никогда не предвещал ничего хорошего, хотя почему я всё ещё ожидала, что в Плети произойдёт что-то хорошее? Пирог и мыльная ванна были случайностью. Когда я, шаркая, направилась к двери, кусочки персика и раздавленная корочка замерцали, как будто были сделаны из пыли, хотя этого не могло быть, поскольку еда, приготовленная из виты, была несъедобной. А затем разделенная сковорода проскребла по острову и снова спаялась вместе.

— Римо, — пробормотала я, когда появился новый корж, пышный и дымящийся.

Я сглотнула слюну, которая показалась мне такой же густой и склизкой, как фруктовый сироп.

— Подумать только, а я немного поела его. Что, если у меня в животе от этого пекутся пирожные-малютки?

Я побледнела и посмотрела на свой живот, наполовину ожидая обнаружить, что он раздувается наружу. Он был плоским, но это не означало, что пирог не готовился к порче.

— Как ты себя чувствуешь?

Я подняла глаза и обнаружила, что взгляд Римо прикован к моему животу.

— Как будто моя тяга к сладкому может, в конечном итоге, убить меня, если то, что пищит, этого не сделает.

Я съедала не так много шоколадных конфет, как раньше, но если коробка случайно попадала в мою комнату, она никогда не выходила оттуда.