Вне пределов (ЛП) - Энн Джуэл Э.

— Привет, профессор Хант. — Мой взгляд скользит по комнате, пока я не замечаю камеру в углу. Я улыбаюсь и машу рукой. — Спасибо за работу. Морган в хороших руках. — Я показываю камере два больших пальца вверх и хватаю свой рюкзак, чтобы достать книгу. «Сила» Наоми Олдерман. Протягиваю книгу в красной обложке, чтобы он мог её увидеть. — Ты читал её? Наверное, нет. А стоило бы. Она заставляет задуматься. Не хочу портить впечатление, поэтому просто скажу, что это стимулирующий взгляд на то, каким был бы мир, если бы женщины считались сильным полом. На прошлой неделе я дочитала «Мы были лжецами» Э. Локхарт. Потрясающе.

Я открываю страницу на закладке и начинаю читать.

Час спустя Морган зашевелилась, больше похоже на мышечное подергивание, но я тут главная, поэтому принимаю решение, что её нужно выпустить из заключения.

— Привет, моя ленивая маргаритка. — Я целую её в макушку и укладываю на пеленальный столик. Её сжатые в кулаки руки и упругие ножки дергаются, когда я распеленываю её. — Почему у тебя подгузник сухой? Это нехорошо.

Морган пытается выразить своё недовольство, пока я одеваю её и несу на кухню, чтобы разогреть бутылочку. На мой телефон, оставленный на стойке, приходит сообщение с неизвестного номера.

Неизвестный: Ей ещё не время есть.

Поворачиваю голову к ближайшей камере и бросаю на неё злобный взгляд.

Суэйзи: У неё сухой подгузник.

Я добавляю номер в список контактов с его именем.

Профессор: Ты уверена? Они очень хорошо впитывают влагу.

Суэйзи: Сегодня хороший день. После того, как я дам ей бутылочку, подумываю взять её на прогулку. Ты не против?

Он не отвечает, пока я не подогреваю бутылочку.

Профессор: Она ещё не умеет ходить.

Я улыбаюсь и смотрю в камеру. Это тот Нейт Хант, которого я помню. Умная задница.

Суэйзи: Отличное наблюдение. Может быть, я посажу её в переноску.

Профессор: Не давай ей всю бутылочку.

Суэйзи: Хорошо. Внутри только молоко.

Профессор: Ты поняла, о чем я.

Я несу Морган к креслу-качалке.

— Да, профессор Хант, — бормочу я, надеясь, что он слышит мой голос, но не разбирает слов, — но я всё равно буду кормить её, пока она не отвалится, словно напившийся клещ.

Она высасывает всю бутылочку целиком, пока мой телефон вибрирует и звонит на столе. После того как она срыгнула, я меняю ей подгузник и помещаю в переноску. Затем проверяю свой телефон. Сообщения приходят одно за другим с интервалом примерно в пять минут.

Профессор: Молока достаточно.

Профессор: Достаточно.

Профессор: Остановись.

Профессор: Почему ты меня игнорируешь?

Профессор: Не могу поверить, что ты позволила ей выпить всю бутылку.

Я кладу телефон в задний карман и машу рукой камере в гостиной, камере в холле и камере у входной двери.

— Скажи: «Пока, папочка».

∞

НЕЙТ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ на час раньше — если семь вечера можно считать ранним временем. Он ставит сумку на стойку, смотрит на экран своего телефона и набирает стакан воды, прежде чем посмотреть мне в глаза.

Мне не нужно всматриваться в его лицо, чтобы понять, что он расстроен. Его измученные глаза говорят сами за себя. Они говорят: Моя жена умерла. Я несчастен. И после тяжёлого дня последнее, чего мне хочется, — это прийти домой к няне, которая нарушает главное правило — не брать ребёнка на руки.

Откинувшись на спинку кресла с книгой в одной руке, а другой поглаживаю спинку Морган, пока она мирно дремала, наслаждаясь моими прикосновениями, я не испытывала ни малейшего сожаления. Вздохнув, он подходит ко мне и снимает её с моей груди.

Никакого поцелуя.

Никаких порывов, чтобы вдохнуть её детский аромат.

Без слов.

Он относит её в детскую так, будто несет из машины бумажный пакет с продуктами.

Я собираю рюкзак, как раз, когда он возвращается.

— Спасибо за сегодняшний день. Завтра я попрошу Рейчел немного подробнее объяснить процесс самостоятельного успокоения, который мы используем с Морган. Сегодня слишком много внеплановых кормлений и держаний на руках.

Его рыжеватые локоны выглядят так, будто он пытался вырвать их сегодня, вероятно, наблюдая за тем, как я перекармливаю и передерживаю его дочь. Его глаза, словно нежные объятия, такие чертовски знакомые. Как он может смотреть на меня с такой отрешенностью? Что с ним случилось, что он не помнит меня?

— Уверена, ты видел, как я заглядывала в комнату за детской.

— Это вещи с вечеринки в честь будущего рождения ребёнка, — говорит он хриплым голосом.

Я киваю, поджимая губы. Та свободная спальня от стены до стены заполнена детскими вещами. Красивыми вещами. Совершенно новыми. Ждут, когда ими воспользуются.

— Я так и думала. У тебя есть шесть разных детских кресел и двое качелей. Ты не думал о том, чтобы принести одно сюда и одно поставить в своем кабинете? Это было бы практично.

Я не улыбаюсь. Это не смешно. Это совершенно душераздирающе.

— Ей хорошо в кроватке, и я могу следить за ней, так зачем что-то менять?

Его тело смещается, когда он прочищает горло.

— Ну, ты мог бы, по крайней мере, поговорить с ней. Посмотреть на неё. Не знаю. Это просто идея.

— Ей и так хорошо.

Он смотрит на меня так, словно я его ученица, и его мнение не подлежит обсуждению.

Я чувствую все эти пятнадцать лет, разделяющие нас.

— Ей и так хорошо, — эхом отзываюсь я.

Морган не в порядке. Она уже четыре недели как вышла из утробы матери. Её мама умерла, и люди, которые должны были любить её, считают, что ей нужно забыть обо всём и погрузиться в бессмысленное успокоение. У меня нет доказательств, но в глубине души я чувствую, что дети тоже горюют. У Нейта есть семья, Рейчел, его коллеги и доктор Грейсон. А у Морган есть только одеяло и полбутылки молочной смеси.

Её отчаянный крик разносится по комнате. Нейт напрягается, его челюсти сжимаются. Это не просто плач, это крик о помощи. Я инстинктивно поворачиваюсь, чтобы пойти к ней.

— Оставь её. Она успокоится.

Мои пальцы сжимаются в кулаки. Это всё, что я могу сделать, чтобы не схватить его за мощную шею и не попытаться вбить в него хоть немного здравого смысла. Мне нужно уйти. Моя работа на сегодня выполнена. Но я не могу уйти. И как бы он ни был расстроен из-за меня, он не просит меня уйти, потому что не уверен, что она успокоится, а это значит, что ему придётся иметь с ней дело.

Поднять её.

Обнимать.

Успокаивать.

Любить.

Конечно, он любит её. Как он может не любить? Но почему он противится этому?

Мы стоим на одном и том же месте в течение десяти минут. Я знаю это, потому что часы на микроволновке находятся в поле моего зрения. Крики не утихают, ни на секунду.

Они усилились, как и страдание на лице Нейта.

— Я собираюсь взять её на руки. Ты можешь остановить меня физически, но я буду сопротивляться, или ты можешь уволить меня, но Я. Собираюсь. Взять. Её. На. Руки.

Я решительно иду в детскую, мое ноющее сердце готово выпрыгнуть из груди.

У няни есть точка невозврата. Это момент, когда ребёнок значит больше, чем родители-идиоты. Это момент, когда единственный способ выгнать няню из дома — уволить её, потому что она там не ради зарплаты. Это героическое желание — защитить беззащитного человека, бороться за него, когда он сам не может себя защитить. Это дни, проведённые в размышлениях о несправедливости мира, где недостойные люди получают всё, но не ценят это.

— О, моя ленивая маргаритка, — я прижимаю её к себе, пока её плач стихает.

— Почему ты так её назвала?

Я поворачиваюсь к внушительной фигуре Нейта в дверном проеме.

— Не знаю. А что? Ласкательные имена запрещены?

Я не хочу, чтобы меня уволили. Но будь он проклят за то, что такой придурок, хотя знаю, что он не такой… или не был таким раньше.