Янтарь и Лазурит - Чайный Лис
Кохаку приоткрыла дверь и сунула свой любопытный нос внутрь. Тяньинь — монах, разбиравшийся в картах, — сидел за длинным деревянным столом, заваленным кипой бумаг. Он держал в руках неизвестный Кохаку инструмент и водил им по листу. Возле него стоял одинокий фонарь, освещавший лишь стол, другие же части помещения оставались во тьме.
— Тяньинь, чего не спишь? — её голос разорвал тишину и заставил монаха вздрогнуть от неожиданности.
— Принц… то есть, нуним, как вы себя чувствуете?
— Чувствую себя живой! — с радостной улыбкой заявила она и гордо подняла голову. Вместе с силами и хорошим самочувствием к ней вернулось и настроение.
— Это замечательно. Вы не голодны? Приготовить что-нибудь для вас?
Хотя Кохаку и не умела готовить — почти ничего из детства уже не помнила, — после утренней каши… или дневной? Как давно к ней приходил Рури, сколько она проспала? В любом случае, проголодаться ещё не успела, а монаха не хотела отвлекать от работы. Лучше пусть быстрее заканчивает и идёт спать.
— Нет, всё в порядке, а что ты делаешь?
— Сверяюсь с курсом.
Кохаку не поняла ни слова. Словно любопытный ребёнок застал старших за интересным делом, она опустилась рядом на свободный стул, положила руки на нетронутые Тяньинем бумаги на столе и опустила на них свой подбородок. Некоторое время она молча наблюдала, как из-под инструмента Тяньиня рисовались линии и круги, но довольно быстро заскучала в тишине. Кохаку вытянула руку и ткнула пальцем в первое попавшееся место:
— А это что?
— Чигуса, куда мы и направляемся.
На бумаге она выглядела совсем крошечным пятном.
— А это?
Теперь Кохаку указывала на смутно знакомый символ.
— Обозначение востока, — пояснил Тяньинь и потёр глаза рукой, от которой остались чёрные пятна.
Более понятно всё равно не стало.
— И сколько ещё дней плыть до Чигусы?
Тяньинь оторвал голову от карты и внимательно посмотрел на неё, в его глазах застыло сомнение. Кохаку подозревала, что оно возникло не от незнания — должно быть, монах боялся ей сообщать о времени. И подтвердил её догадки своими следующими словами:
— Нуним, вы выдержите этот путь.
Она была благодарна за веру в неё или поддержку — чем бы это ни являлось, но всё равно хотела узнать, сколько ей ещё страдать. Почему они скрывали это? Настолько не хотели расстраивать?
— Просто скажи.
— Нуним…
Она слышала, что что-то таилось за его словами, но пока не понимала что.
— Корабль не тонет, все в порядке, тогда что не так? Почему ты не говоришь?
Тяньинь вздохнул и с сожалением и слабой улыбкой посмотрел на неё.
— Нуним, дело в том… что при нормальном раскладе мы бы доплыли менее, чем за неделю, но… — он резко замолчал.
— Но?
— Попутного ветра нет, — снова вздохнул монах. — Мы стоим на месте.
— Но он же дул, когда я вышла из каюты! — Кохаку ни капли не сомневалась, что замёрзла от ледяного ветра. Не просто так она же вернулась за меховой накидкой, в которой сидела и сейчас.
— И тут же стих, наверное? Уверен, когда вы шли по палубе, ветра уже не было, — он виновато опустил голову. — Я много плавал на кораблях и почувствовал бы, если бы мы сдвинулись с места.
Кохаку решила проверить. Вскочив с места, она открыла дверь наружу и вышла на палубу, освещённую звёздами и почти полным круглым диском луны. От холодного воздуха пощипывали щёки, но Тяньинь не обманул: ветер стих. Кохаку пробежалась по кораблю, схватилась руками за борт и свесила голову, стараясь в свете звёзд рассмотреть воду, однако не смогла заметить волн. Их окружала почти ровная чёрная пучина.
Расстроенная Кохаку вернулась к Тяньиню, снова положила руки на стол, улеглась на них и что-то жалобно провыла.
Глава 19
Янтарь и Лазурит встречают рассвет
Дни тянулись за днями, недели за неделями, месяцы за месяцами — именно так Кохаку ощущала течение времени на корабле. Оно шло, и шло, и шло. И ничего не происходило. Она просыпалась и долго лежала на кровати, надеясь, что так корабль быстрее доплывёт до Чигусы, затем выходила на палубу и долгое время смотрела на одинаковую воду. На горизонте не виднелись никакие острова или чужие судна — только безграничный океан. Кохаку любила ходить по лесам, бродить вдоль побережья и подниматься в горы, но оказавшись на корабле, она ощутила себя в ловушке. Он — свободный — плавал и хоть как-то двигался, а в её распоряжении оказалось крошечное помещение, откуда она не могла сбежать. Если и огромный дворец Сонгусыля являлся для неё богатой клеткой, где всегда кормили роскошными блюдами, то здесь выбор еды оказался скудным, даже картины за окном не менялись. Через покои во дворце она видела то увядающие, то расцветающие деревья и кусты, а здесь — лишь небо и океан. Пусть Кохаку перестало укачивать, она совершенно не могла найти себе занятие.
В один момент монахи сдались и выдали ей швабру с ведром, чтобы хоть как-то отвлечь. К их удивлению, Кохаку тщательно отмыла весь корабль за час и снова заскучала.
Уставшая и измученная от долгого пути, она лежала на деревянном полу палубы, раскинув руки в стороны. Её слух особенно обострился. Она слышала, как покачивалось судно и скрипели двери, как Ю Сынвон и монахи перемещались по кораблю и что-то горячо обсуждали, но в суть Кохаку не вникала. Солнце спряталось за густыми белыми облаками, и она лежала и бессмысленно смотрела на почти одинаковое небо, которое рано или поздно начинало темнеть, загорались звёзды, а затем вновь наступал рассвет.
— Нуна.
Над ней навис Сюаньму. Несмотря на то, что после первых дней Кохаку неплохо себя чувствовала, аппетит у неё пропал полностью, поэтому её друг искренне беспокоился. В руках он держал пиалу с рисом и деревянные палочки, но взгляд Кохаку даже не видел их.
Сюаньму опустился перед ней на колени и поставил на них пиалу, а рукой дотронулся до её плеча и аккуратно потряс. Взгляд янтарных глаз немного прояснился и наполнился теплом и светом. Она моргнула и вяло приподнялась на локтях.
Что-то поменялось.
Сюаньму поставил пиалу на пол, поднялся и подошёл к борту. Кохаку напряглась и мигом пришла в себя, вскочила на ноги и подбежала к нему. Вдали виднелось тёмное пятно.
— Это Чигуса? — воскликнула ожившая Кохаку. — Мы приплыли?
На её крики сбежались остальные, а голос Ю Сынвона прозвучал над самым ухом:
— Нет, это корабль.
Он выглядел
