Крапива - Даха Тараторина
Прошло время, и погибших проводили к Хозяйке Тени. Кого-то проглотила Мать Земля, кого-то в небо унёс дым. Последним костёр ждал Стрепета, бывшего вождя Иссохшего Дуба. Влас с Шатаем немало потрудились, чтобы отыскать его среди трупов и подготовить к захоронению как должно.
Крапива сама обмыла тело и срезала бороду, что Стрепет носил в знак траура с того самого дня, как Дуб иссох, и теперь лик его был спокоен и молод. Только Дола стояла у дверей бани и причитала всё то время, пока лекарка занималась делом.
– Как можно?! Где ж это видано, чтоб немужняя касалась покойника?!
Закончив, Крапива вышла, утёрла взопревший лоб передником и спокойно сказала:
– Так я мужняя.
И кивнула на княжича и вождя, наравне с селянами таскающих брёвна, чтобы подновить частокол.
Дола охнула.
– Без матери мужа выбрала! Которого?
Крапива хитро улыбнулась и ответила:
– Обоих.
И боле мать не слушала.
Шатай и Влас вместе подняли покойника к кургану, а с ними напросился калека Кривой. Ясно, что помощи от него никакой – старик едва передвигал ноги и его самого впору было носить на руках. Но никто не стал перечить.
Пришёл проводить вождя ещё кое-кто из тех, кто звался Иссохшим Дубом. Таковых оказалось немного, ведь почти все соплеменники уже ждали вождя в Безлюдье.
Когда княжич и шлях уложили тело, подожгли щепу и повернулись, чтобы спуститься с кургана вниз, Кривой сжал луку седла под головой Стрепета.
– Кривой, – окликнул старика Шатай, но тот покачал головой.
– Нашэ врэмя ушло. Стрэпэта… и моё.
– Ты, никак, ополоумел!
Шатай кинулся к калеке, но тот отшагнул назад, туда, где яростнее всего разгоралось пламя, и Власу пришлось перехватить друга.
– Он жэ сгорит!
– Он уже давно сгорел, – сказал Влас.
Не без усилия, Кривой выпрямил согбенную спину. Тяжкими оказались для него последние дни, не всякий юнец выдержит. Кривой же давно уже перешёл ту грань, когда воин больше мудр, чем силён. Как и все шляхи, он мечтал погибнуть в бою, но слишком ослабел, чтобы держать оружие. Что же, уйти вместе с тем, кому был верен, – тоже достойно.
– Свэжэго вэтра, – сказал старик и потонул в языке огня, всколыхнувшегося, кажется, до самого неба.
Шатай рванулся, но бесцветное пламя опалило ему ресницы. Он закрылся локтем и не двигался долго-долго, пока Крапива и Влас не встали с ним рядом.
Крапива сжала руку мужа, а Влас положил ему на плечо ладонь.
– Боле меж нашими народами не будет вражды, – сказал княжич.
А Крапива тихонько добавила:
– И меж вами тоже.
После был не то пир, не то поминки. Снеди у сельчан почти не осталось, но у Змеева войска нашлись кой-какие припасы, и голод Тяпенкам не грозил. Хозяйку Тени и тех, кто отправился с нею, следовало проводить честь по чести, и собравшиеся делили каждую краюху хлеба, никто не утаил ни куска.
За день замириться со вчерашними врагами не вышло бы, и шляхи со срединниками нет-нет, а посматривали друг на друга косо. Но курган заложили общий, вожди братались и пили из одного кубка, да и лекарка была одна на всех, так что ссоры как вспыхивали, так и гасли.
Шляшенки, бывшие рабыни, оказались понятливы и расторопны. Они много знали о целебных свойствах трав и умели лечить боевые раны, а всех больше Крапиве помогала немолодая Лада. Женщина была молчалива, а когда рядом проходил Шатай, и вовсе испуганно пряталась, пока Крапива сама не отозвала её в сторонку.
– Когда ты ударила Змея ножом, ты сказала…
– Я сказала «он нэ станэт таким, как ты», – ответила Лада.
Привыкшая к невольничьей доле, она не поднимала взгляда и непрестанно кланялась. Но Крапива помнила, сколь жестокий пламень может гореть в этих тёмных раскосых глазах.
– Ты сказала «таким, как мы», – поправила лекарка. – Тихо сказала, но я услышала. Почему?
Влас с Шатаем, как у них повелось, о чём-то спорили, сидя за общим столом. Один указывал налево, второй направо, покуда Матка Свея не зыркнула строго на обоих. Мужчины прыснули и умолкли, только локтями друг друга пихали ещё долго. Лада тоскливо наблюдала за ними, но подойти так и не решилась.
– Потому что он мой сын.
– Стало быть, Змей тебя…
– Змэй нэ любил никого, – оборвала лекарку Лада. – Он нэ умэл. Но иногда он становился болтлив. Вэдьма когда-то прэдрэкла ему смэрть от матэри его сына. И он сдэлал так, чтобы сыновэй у нэго нэ было. Но боги умэют шутить… Я доносила дитя почти вэсь срок, а когда поняла, что могу родить, сбэжала.
Слишком высокий худощавый недокормыш Шатай… конечно, он не походил на соплеменников! Рождённый от чужака, раньше срока, брошенный в степи…
– Ты оставила его… в Мёртвых землях?
– Я отдала его стэпи. Стэпь живая. Она дышит, она поёт и иногда она принимает облик, понятный мнэ или тэбэ.
– Его забрала Байгаль…
– Я нэ знаю её имэни, – отозвалась Лада. – Его забрала та, что спасла ему жизнь. А я… вэрнулась к Змэю и стала ждать.
– Нужно сказать ему.
– Нэт. Я слишком долго была вмэстэ с Большим Вождём. Я слишком стала похожа на нэго. Я забыла, каково быть свободной… Мой сын достоит другой матэри. Той, о ком нэ стыдно будэт вспоминать.
– Её звали Нардын…
Рабыня прикрыла усталые глаза.
– Пусть он лучше помнит это имя. Моё жэ давно занесло пэском. Чтобы выжить, я совэршила много плохого. Кияту нэ нужна такая мать.
– Кият… Такое имя ты дала ему при рождении? Что оно означает?
– Оно означает «надэжда».
Высоко в небе громыхнуло, лекарка вскинула голову, готовая снова прятаться от ливня. Тучи, нависавшие над деревней в последние дни, встопорщились, отряхнули мокрые бока, сбросив последние капли, и расступились. А за ними виднелось ласковое медовое солнце.
– Гляди, Лада! – обрадовалась лекарка.
Но рабыни рядом уже не было. Только свежий ветер разметал горсти песка по равнине.
***
Никакое горе не длится вечно. Прошли дни. За ними недели. Напитанная влагой, земля одарила селян обильным урожаем, а лесная живность плодилась и чаще обычного попадала в силки. В круговерти дел и забот никто не уследил, как быстро в новые ворота постучалась осень. А когда ж играть свадьбы, как не осенью?
Дола так и эдак подступала к дочери с самого Змеиного побоища. Когда, мол, свадебку сыграем? А то не дело: мужи, что первый, что второй, из Тяпенок уезжать не торопятся, уже вон присматривают место,
