Околдованная - Лора Таласса

Мое тело дрожит, пульсация в голове усиливается. Он выдвигает немыслимый ультиматум, на который я должна согласиться, если хочу, чтобы люди вокруг меня пережили сегодняшнюю ночь.

– Если ты это сделаешь, – тихо говорю я, – клянусь превратить каждый день твоей жизни в настоящий ад.

Медленная волчья ухмылка растягивает его губы.

– Я жду этого с нетерпением, est amage.

Магия течет из меня, но сейчас она вялая, хилая, она без толку бьется о магию колдуна. Мой разум опустошен. Я перерасходовала свою силу, а суперы продолжают падать.

От требований Мемнона никуда не деться. Ни в каком смысле. Я охвачена ненавистью и гневом, они поглотили меня целиком, но колдун прав. Я не хочу, чтобы кто-то еще умер из-за меня.

В комнате воцаряется тишина – слышится лишь сдавленное бульканье да глухие удары тел об пол.

Я горблюсь под невыносимым бременем, навалившимся на меня. Я сделала все, что могла. Просто этого оказалось недостаточно.

– Хорошо.

Выдохнув это слово, я падаю, падаю прямо в его ждущие объятия. Я задыхаюсь. Магия моя израсходована.

Глава 44

Я лежу в объятьях моего врага.

Моей родственной души.

Моего будущего мужа.

Устало смотрю на него. Зрение проясняется.

Мемнон убирает с моего лица волосы. Взгляд его нежен. Видимо, победа смягчила его.

Вокруг судорожно глотают воздух гости.

– Все?.. – шепчу я.

– Живы? – заканчивает за меня Мемнон.

Киваю.

– Да. Все они живы и здоровы.

Я немножко расслабляюсь. Он выполнил свою часть сделки – избавил суперов от неминуемой смерти.

Значит, и мне придется выполнить обещание. Морщусь от этой мысли.

Колдун стискивает меня крепче и встает, поднимая и меня.

– Моя свирепая царица, – бормочет он, прижимая меня к себе, а у меня нет сил сопротивляться его объятиям. Меня всю колотит, и разум истрепан до предела. – В душе ты воин. Я горжусь тобой. Может, я и победил тебя сегодня, но ты оказала честь и себе, и мне, сражаясь так доблестно.

Я собираюсь замуж за этого мужчину.

Страшная мысль крутится в голове, повторяясь снова и снова. Он чуть не убил кучу народа, каким-то образом получив тем самым все, чего так отчаянно хотел.

– Селена! – доносится до меня паникующий голос Сибил.

– Сибил, – откликаюсь я, но голос мой слаб и тонок.

Подруга, похоже, потрясена, но по крайней мере цела.

Мемнон поднимает глаза, и лицо его вновь каменеет, когда он окидывает взглядом Сибил и остальных гостей, перепуганных и съеженных.

Магия выплескивается из колдуна, накрывая комнату. И прежде чем я успеваю спросить, что он затеял, я вижу, как осколки стен оранжереи воспаряют над землей и возвращаются в рамы. Выкорчеванные деревья и кусты выпрямляются, снова врастая в возделанную почву. Разбитые бокалы восстанавливаются сами собой и плывут в руки гостей, вновь наполненные ароматным, словно бы и не проливавшимся пуншем.

Но больше всего поражают сами гости. Они моргают и озираются. Их недавний страх переплавился в замешательство.

Вид Мемнона, так небрежно использующего магию после того, как я исчерпала себя до капли, вызывает у меня тошноту. У меня не было ни единого шанса одолеть его.

– Селена! – снова зовет меня Сибил.

Только на этот раз голос ее мягок и встревожен.

Замечаю подругу: она спешит к нам, поглядывая на Мемнона с подозрением, но не со страхом.

Что он сделал с ее разумом, и с разумом всех остальных? Никто не орет на него, хотя мы явно привлекаем любопытные взгляды, но, наверное, лишь потому, что мы с Мемноном взъерошены, и он держит меня, точно я – боевой трофей.

Что, к сожалению, в общем-то правда.

– Ты в порядке? – спрашивает Сибил, шаря по мне взглядом, видимо, отмечая появление синяков, царапин и пятен.

Нет. – Мне хочется плакать. – Я вовсе не в порядке.

– Я… нормально, – сиплю я. – Просто… подвернула ногу, – выдавливаю слабый смешок, от которого череп пронзает острая боль. – Вот поэтому я и не ношу каблуки.

Сибил хмурится, глядя мне в лицо. Потом смотрит на Мемнона, на окровавленный клок его рубахи, высовывающийся из-под меня, – и каменеет от отвращения.

– Ты Мемнон, верно? – говорит она. – Я знала, что смогу узнать тебя в толпе.

Она уже что-то говорила об этом, да? Что-то смешное, но я никак не могу припомнить…

– Возвращайся к танцам, – Мемнон вкладывает в слова магический толчок, и Сибил пятится.

– Если ты уверена, что все путем… – Подруга хмурится, сопротивляясь магии Мемнона, не отрывая от меня взгляда.

– Да, – хриплю я.

Ложь горька на моих губах.

Она мешкает еще пару секунд, потом все-таки разворачивается и присоединяется к большой группе ведьм – как будто ничего и не случилось.

Почти все гости уже пришли в себя.

– Что там они намешали в этот ведьмин пунш?

– Что случилось?

– Я что-то пропустила?

– Это что, тоже часть вечера?

Кто-то смеется, и, хотя несколько суперов явно что-то подозревают – в смысле, мы же ведьмы, так что знаем кое-что о магическом вмешательстве, – остальной народ определенно жаждет вернуться к развлечениям.

– Что ты с ними сделал? – спрашиваю я, глядя на толпу.

– Стер их воспоминания за последние десять минут.

Он сражался со мной, удерживал и душил целую кучу суперов, потом частично уничтожил их память – и по-прежнему выглядит свеженьким и готовым к бою.

Сила, имеющаяся в распоряжении этого мужчины, воистину ужасает.

– Ты не можешь продолжать заставлять людей делать то, что тебе хочется.

Голос мой слаб от усталости.

– Ты все время забываешь, est amage. У меня сила, а значит, я могу делать то, что хочу, – заявляет Мемнон, сверля меня взглядом.

Желудок сжимается от этого его взгляда, и, если бы во мне осталась хоть капля энергии, я бы зарычала и разозлилась – впрочем, я и так злюсь от того, что его недавние действия не притупили моей реакции на него.

– Куда мы идем? – спрашиваю я, когда колдун выносит меня из оранжереи в ночь.

– В твою комнату, где мы с тобой снимем проклятье. А еще нам нужно спланировать свадьбу.

Ох, как же я ненавижу этого ублюдка.

Я прищуриваюсь:

– Злорадство тебе не к лицу.

– Это не то, что ты говорила две тысячи лет назад, – но ты ведь не помнишь, не так ли?

Ненавижу его, ненавижу его, ненавижу!

Но это не мешает мне прислонить к его груди отяжелевшую голову. Я истощена.

Колдун прижимает меня к себе, и я не могу решить, раздражает ли меня это – в конце концов, именно он причина моего изнеможения – или