Янтарь и Лазурит - Чайный Лис
Во время её рассказа нуна активно кусала нижнюю губу.
— Мне неведомо, как в этом замешан наследный принц и замешан ли… — она ненадолго замолчала, и нуна воспользовалась этой паузой:
— Осмелюсь сказать, ван Тэ — один из добрейших людей, коих я встречала в Сонгусыле.
— Ван Тэ… — сорвалось с губ женщины с вуалью, после чего она вновь замолчала и вздохнула. — Второй наследный принц, — она произнесла это очень тихо и не спешила повышать голос, пришлось навострить уши. — Предыдущий исчез двадцать лет назад — в день, когда мы встретились, дитя.
— Исчез?
Нуна сама выглядела лет на двадцать. Должно быть, эта женщина нашла её совсем маленьким ребёнком. Сюаньму и собственного возраста не знал и даже не пытался расспросить шифу, где тот его нашёл и почему сделал своим учеником. Он испытывал к шифу глубокое уважение и никогда не смел спорить с его решениями — даже в мыслях такого не приходило.
Половица скрипнула, и сидящие за столом обернулись. Хеджин виновато понурила голову, обошла женщину, оказавшуюся её матерью, и опустилась на стул рядом со своей госпожой. Её мать тоже не осталась стоять.
— Он хотел заполучить мощное оружие, — продолжила рассказ женщина с вуалью, по-прежнему не повышая голос. — Мне жаль разочаровывать тебя, дитя, я не знаю, отправился ли он туда или выбрал иное место, король запретил поднимать эту тему и даже повесил нескольких человек.
Вот почему эта женщина отправила их в далёкий Анджу, а не рассказала обо всём в Сонбаке — везде есть уши, тем более во дворце.
— Но даже тогда богиня не оставила нас и подарила мне тебя.
Сюаньму не знал всей истории, но подозревал, что с настоящей принцессой Юнхой что-то случилось, а нуна заменила её. Но как будто женщина с вуалью не имела ничего против… Наоборот, относилась к этому как к подарку от некоей богини.
Также Сюаньму ничего не слышал про оружие на Чигусе, как и в принципе не обладал практически никакими сведениями о самой стране. Только генерал упоминал, что в главном храме прятали аккымов, дух которых так и не смогли упокоить. Но если верить рассказу наложницы, то наследный принц Сонгусыля мог отправиться туда двадцать лет назад и повлиять на падение Чигусы. Возможно, из-за этого нуна и Сюаньму лишились дома и оказались далеко от родины.
— Храмы тоже разрушают по приказу короля? — наконец спросила нуна после долгого молчания.
— Не совсем, — возразила женщина с вуалью, — это было общее решение Сонгусыля и Цзяожи.
И занимались этим в основном монахи Цзяожи…
Нуна поднялась из-за стола и поклонилась. На её лице выступили капельки пота, она сама побледнела и вся дрожала как пожелтевший лист, который холодный осенний ветер пытался сорвать с дерева.
— Мне надо подумать, — сказала она и быстрым шагом подошла к двери, но задержалась у порога и посмотрела на Сюаньму. — Идёшь?
Он и подумать не мог, что нуна будет стоять к нему спиной и ждать. Чувствуя себя неловко, Сюаньму поднялся и чуть наклонился, сложил перед собой руки и вежливо произнёс:
— Первым покину вас.
Служанка в коридоре встретила их с опущенной головой и предложила проводить в соседнюю комнату, где они могли бы посидеть наедине. Дом не выглядел большим, лучшего варианта придумать нельзя, поэтому нуна молча кивнула, и вскоре девушка прикрыла за ними дверь и оставила их.
Они оказались в небольшой комнате с длинным низким столом и скруглённой подушкой возле красиво расписанной ширмы. Также здесь стоял шкаф со свитками и широкие вазы с растениями, за которыми тщательно ухаживали. Сюаньму не знал, читала ли здесь мать Хеджин, занималась наукой или как вообще использовала это место, но в любом случае в чужом доме чувствовал себя неуютно и не мог пройти внутрь и где-нибудь расположиться. Нуна тоже не спешила садиться, а просто встала посреди комнаты и обхватила себя руками. Сюаньму неуверенно подошёл к ней.
— Нуна?
Он не знал, о чём спросить и какие слова произнести в такой момент. Она дрожала и определённо переживала, тяжёлые мысли терзали её, но Сюаньму не умел утешать. Он на миг подумал о фурине, который по-прежнему хранил у себя на груди, дотронулся до него через ткань, но момент был слишком неподходящим.
Когда нуна обернулась, Сюаньму заметил выступившие на глазах слёзы, блестящие в лучах заходящего солнца, что пробивались из завешенного окна, и её дрожащие губы. Холодок пробежался по спине, а грудь сжалась от тяжести. Непривыкший переживать о других, он хотел подойти и помочь. Что надо делать в такие моменты, какие слова говорить? Позвать ли служанку и попросить принести чай, а может, просто воду? Не успел он обдумать следующий шаг, как нуна сама устремилась к нему на встречу и вдруг уткнулась головой в грудь. Сюаньму замер на месте в страхе пошевелиться, как слёзы потекли по её щекам.
— Я хочу домой, Рури… — разобрал он еле слышные слова, доносившиеся сквозь тихое всхлипывание. — Я так скучаю по матушке… и Тенрану… и сенсею… и всем…
Её тело сотрясли волны дрожи. Она сильнее обхватила себя руками за плечи, не пытаясь обнять Сюаньму, лишь утыкалась в его грудь носом. Кусала губы и почти беззвучно плакала.
Тенран… Почему при упоминании этого имени грудь монаха наполнили одновременно тепло и боль?
— Рури… вдруг кто-то остался в живых, а мы находимся в проклятом Сонгусыле и ничего не знаем о доме?
— Нуна, — сорвалось с губ Сюаньму, и в следующий миг он замолк. Словно на стаю мошек, витающих над болотом, махнули рукой и вспугнули, его мысли разлетелись в сторону, не получалось соединить их в слова.
Нуна ничего не спрашивала, только подняла голову и молча посмотрела в его лицо. Переполненные слезами янтарные глаза покраснели, губы по-прежнему дрожали, а нижняя ещё и кровоточила.
После встречи с монахом Чуньли и теперь из-за диалога с «матерью» нуны Сюаньму думал о том, чтобы вернуться в Цзяожи и разузнать подробнее, кто и почему решил разрушать храмы верховной лисы. Однако стоило увидеть заплаканное лицо нуны, что все остальные дела отошли на задний план.
— Давай вернёмся домой, — так же тихо прошептал он, как говорила она сама.
Янтарные глаза широко распахнулись, словно два круглых зеркальца, в которых отражалось солнце, слёзы на миг застыли в них. Нуна прикрыла
