Крапива - Даха Тараторина
– Я ничего не делала с тобой, княжич. Ни в степи, ни при первой встрече, в поле.
– Врёшь! – Лезвие задрожало, словно Влас пытался пронзить им нежную кожу, а неведомая сила мешала. – Не могу… Не могу выбросить тебя из головы! Засыпая, тебя вижу, просыпаюсь – о тебе одной мысли… Я убью тебя и освобожусь, ведь так?
Лихорадочная надежда сквозила а его словах. Надежда и с нею вместе обречённость. Потому что на деле княжич не хуже Крапивы знал, что, если кто и поил его любовным отваром, то была сама Рожаница. И, если Крапивы не станет, то следом за нею в Тень отправится и сам Влас.
– Будь проклят тот день! Будь проклят он и Свея, пригласившая меня в деревню! Будьте вы все…
Он не откинул ножа, силясь сохранить видимость власти, но уже понимал, что давно проиграл. Ладонь медленно опустилась вдоль хребта девки, замерла меж лопаток и надавила.
Крапива охнула, распластавшись на столе. И не от того охнула, что страх охватил её, нет! В любой миг она могла призвать свою магию и сделать с Власом то, что сделала, когда он пытался взять её против воли. Но цепкие пальцы опустились на пояс… И она медлила.
– Околдуй ты меня… – прохрипел Влас, – было бы легче…
Поползла вверх, оглаживая ноги, понёва, легла на бёдра ладонь, горячая, как уголь.
Влас хотел убить травознайку за то безумие, что охватывало его с нею рядом. Но одного княжич не ведал – что сама Крапива тоже как опоённая. Она подалась назад: ближе, теснее, снова ощутить раскалённое желанием тело… Княжич взвыл.
Улетел в сторону кинжал, посыпалась на пол белая крупка муки, задрожало тесто.
Он закрыл ей рот ладонью, а она впилась зубами, но лишь сильнее распалила костёр. Она бесстыдно закричала, а он пил эти крики как пряное вино. Он подхватил её под ягодицы, усадил перед собой и устроился меж обнажённых бёдер.
Соединённые самым древним колдовством, они замерли. Влас едва слышно взмолился:
– Скажи, что ты моя. Только моя. Скажи, Крапива…
Она закусила губу, и княжич не удержался, припал к её рту. Когда же отстранился, Крапива оплела руками его шею и снова поцеловала.
Она так и не сказала ему…
Увлечённые друг другом, они едва расслышали не то всхлип, не то стон.
Шатай недвижимо стоял в дверях. В одной руке он держал измазанные кровью птичьи тушки, в другой охотничий лук. Дети степей кого угодно одолеют в меткости. А уж с пяти шагов не попасть – это извернуться надо. Но шлях и не подумал натянуть тетиву. Он швырнул на пол оружие, а к нему окровавленные тела так, словно только что вырвал из груди бьющееся сердце, и вышел.
***
Кривой пожил хорошую жизнь. Не самую счастливую, быть может, зато долгую. Рожаница наградила его любовью женщины, хоть и отняла её немного погодя. А в старости, когда иные воины уже давно катались по небесным чертогам на накидке госпожи Тени, Кривому довелось ещё и воспитать внука. Да такого, что не стыдно. И то были не Драг и Оро, являющиеся ему родными по крови. То был тощий и слабый выкормыш, найденный на границе Пустых земель. Правду балакают: калеки сердобольны. Вот Кривой и взял над найдёнышем шефство. Нутром чуял, удивит их ещё хилый мальчишка! Победи он Стрепета в Круге, старик не думал бы теперь свою тяжкую думу. Не отправились бы к Тени Драг и Оро, дурни, но всё ж свои. И вождь не поклонился бы поганому Змею, недостойному того, чтобы звать его по имени.
Но случилось так, как случилось. И Кривой о том не жалел. К чему жалеть? Он ведь прожил хорошую жизнь…
Так отчего же так рвётся из глотки отчаянный крик?!
Старик ногой отпихнул оставленную ему плошку с пищей. Та опрокинулась, и каша, щедро сдобренная дождевой водой, вылилась наземь.
Брун с руганью поднял посудину и замахнулся локтем, но Кривой пытливо поглядел на него снизу-вверх, и юнец опустил руку. Было в старике нечто такое, что, даже связанным, промокшим и сидящим на голой земле он не выглядел слабым.
– Если ничэго нэ жрёшь, то большэ и нэ принэсу! – фыркнул ближник.
Кривой ответил с достоинством:
– Я нэ пёс, чтобы сливать мнэ объедки.
– Ты пытался убить вождя бэз боя. Ты нэ пёс. Ты хужэ.
Кривой от своей вины не отнекивался. Пытался и убил бы. И сделал бы лучше всему племени, не окажись раненый Стрепет столь проворен. Или, быть может, это у калеки руки уже не те… Но затея не удалась. Дуб иссох насовсем, когда бывший вождь отдал свою власть Змею.
– Спроси вождь мэня, ты ужэ кормил бы смрадников.
– Какой вождь? – Кривой лишь дивился, что обещанное не свершилось ещё несколько дней назад. – Старый или новый?
Брун едва заметно запнулся.
– Да хоть какой!
– У Стрэпэта большэ нэт такой власти. Он сам отказался от нэё.
– Зато есть у Змэя!
– А Змэю до мэня дэла нэт, – просто ответил старик.
– Он прикажэт казнить тэбя, когда сочтёт нужным!
Кривой не спорил.
– А послэ прикажэт канить тэбя. И остальных из плэмэни, что когда-то звалось Дубом. Он прикажэт казнить всэх, кто выступит против его воли.
– Да!
– Но никто нэ умрёт, пока того нэ пожэлает Стэпь.
Брун наступил сапогом на верёвку, что привязывала старика к низкому деревцу. Верёвка натянулась, и Кривому пришлось поклониться ближнику.
– Стэпь давно мэртва! – выплюнул Брун. – Она большэ нэ командует нами! Мы сами сэбэ хозяева!
Единственный глаз калеки хитро прищурился.
– Знаешь, отчэго Стрэпэт нэ убил мэня сразу послэ того, как я на нэго напал? Оттого что я слышу Стэпь. Вы, молодые, – сказал он, – давно оглохли. Величаете калекой мэня, а сами… Зэмля гнэвится. Зэмля сама рэшает, кому жить, а кому умирать.
Брун выхватил меч и приставил к горлу старика.
– Да? И что же скажэт стэпь, если я убью тэбя против её воли прямо сэйчас?
Кривой недобро улыбнулся.
– Она скажэт, что ты дурак.
А после вложил всю силу, каковую имел, и дёрнул. Видно, и в самом деле Степь помогла и покачнулась под ногами Бруна. А может, придавливая верёвку, он неловко встал. Но силы старика достало для того, чтобы обернуть мальчишку навзничь и отнять меч. Метал рассёк мокрую петлю и освободил Кривого от привязи. Тот же металл мог бы оборвать жизнь нахальному юнцу, не уважающему старость. Но
