Крапива - Даха Тараторина
– Я дала Шатаю слово, и я сдержу его. Я стану его женой. Не твоей. А ты, Влас, вернёшься к отцу. Такова твоя судьба.
– А если мне не надо такой судьбы? Если я выбрал другую?
– Значит придётся потерпеть. Разве не этому княжичей с младенчества учат?
– Нас с младенчества учат брать силой то, что не удаётся миром, – был ответ.
Крапива молвила:
– Силой ты уже попытался. У тебя теперь до самой смерти о том есть напоминание.
Влас потянулся к ожогу на щеке, но вовремя отдёрнул руку. Его взгляд лихорадочно метнулся от Крапивы к её родным и обратно, после чего княжич во всеуслышанье добавил:
– Не думаю, чтобы тебе это не нравилось. Иначе ты не пришла бы ко мне сама и не попросила расплести косу.
Крапива всё же вспыхнула, а Шатай снова ударил княжича кулаком. На сей раз Влас словно намеренно подставил щёку под удар, а получив его, развернулся и пошёл прочь.
И тогда только все заметили, что Дола, тяжело дыша, сползла на пол. Чело её усеяли бисеринки пота, а руки пытались удержать выскакивающее из груди сердце.
***
Всем достало суеты тем днём. Долу устроили в женской половине дома. Крапива отгородила их с матерью занавесью, но от обеспокоенных шепотков и рёва напуганных братьев отгородиться не могла. Деян то и дело заглядывал, предлагая помощь. Вскоре пришлось поручить их с Шатаем друг другу.
– Княжич соврал, – сказала Крапива отцу. – Вот мой жених. Он носит имя Шатай. И я стану его женой по нашим обычаям, благословишь ты нас или нет.
Сказала она это торопливо и сбивчиво, опасаясь, как бы матери не стало хуже, пока они болтают. И потому, наверное, забыла, что собиралась испугаться. Деян только плечами пожал.
– Не пожалеешь хоть? – пробурчал он. – Ну тогда женитесь, что я…
Так и случилось сватовство, которое девка обдумывала не раз и не два. Походя и бестолково. Вот тебе и таинство.
Свея тоже в гостях не задерживалась.
– Приглядеть надобно. Княжич наш мало ли, что ещё учудит…
И была такова.
И верно, работы предстояло немало. Это Крапивино дело подошло к концу, а заботы Матки только начались: княжича умыть да переодеть, а то после драки что он, что шлях выглядели ровно коты дворовые; оповестить тяпенцев о возвращении Власа да подготовиться ко встрече с Посадником. Дубрава Несмеяныч справедливо сказал – отправлять сына навстречу опасно, да и поздно уже. Стало быть, надобно честь по чести принять дорогих гостей и проводить. Да желательно так, чтоб уж точно не вернулись. А то одни тревоги от них…
Крапива не слушала, как там поладили её жених и отец. Рёв братьев прекратился, а новая перепалка не началась, так что не будет большой беды, если она посидит с матерью, едва пришедшей в себя.
Дола наблюдала, как дочь носится и подкладывает ей под спину свёртки из тряпок, но ничего не говорила. Она не сопротивлялась, когда лекарка сняла с седых волос косынку да ослабила туго зашнурованный ворот на шее. Молча выпила предложенное снадобье и сжевала горькую кашицу из травок. Долго молчала она и после, когда травознайка, кончив своё дело, села на пол подле ложа и положила голову на сцепленные ладони. Лишь когда Крапива задремала от усталости, Дола нерешительно коснулась ладонью спины дочери. Крапива тут же вскинулась.
– Что, матушка?
Дола помолчала ещё немного. Она морщилась, будто слова кололи ей горло, но и держать их в себе дальше мочи не было.
– Скажи… доченька… только скажи… по-правде. Они… тебя… силой?
Вот значит как. Едва сердце не остановилось от распутства дочери! Стоило узнать, что та подпустила к себе мужчину… Крапива стиснула зубы.
– А что, если нет? Из дома погонишь гульню?
Ох, как бы вдругорядь матери не поплохело! Вон уж и краска от щёк отлила, и губы задрожали…
– Просто скажи, – прошептала она.
Что же, Крапива и не ждала, что её дома примут после всего случившегося. Надеялась, быть может, но не ждала. Она опустила веки, собираясь с духом, и проговорила:
– В Мёртвых землях случилось много, о чём я жалею. Но случилось и то, чего я сама хотела. Ни Шатай, ни Влас ни к чему не принуждали меня. И они оба мне мужья по благословению Рожаницы.
– Не защитило, стало быть, тебя проклятье…
Крапива одёрнула рукава, прикрывая травяной рисунок, но тут же, опомнившись, встрепенулась.
– То не проклятье, а дар. Кабы я не боялась всех вокруг, он и не жалил бы! Но ты научила меня, что кругом враги…
– Так враги и есть! Доченька… – Дола потянулась к ней обнять, но всё же не решилась. – Поверь матери, мать жизнь знает!
Крапива поджала губы.
– Да откуда бы тебе? Ты из Тяпенок ни разу-то не выезжала.
Тень легла на чело женщины.
– Выезжала. Раз… Глупая была. Молодая. Доверчивая… Вот как ты.
В глазах её задрожали слёзы. В тёмных глазах, частых для срединников. Такие же глаза были и у братьев, и схожие у отца. Одну лишь Крапиву Рожаница наградила синими очами да пшеничными волосами, редкими для их края…
– Матушка…
Дола прошептала:
– Влюбилась. Дура… В заезжего молодца. В седло – скок! – и была такова.
Слёзы покатились по морщинистым щекам. Рано Дола постарела, ох рано. Словно несла всю жизнь непосильную ношу. Крапива обмерла.
– И что же?
– Недалече отъехали. Аккурат до места, где он с друзьями ночлег устроил. Опосля-то я докумекала, отчего в деревню за снедью только одного послали, но тогда… Думала, везёт меня милый в богатый терем, а привёз в разбойный стан.
Сердце снова рвануло из груди измученной женщины. Крапива подорвалась за снадобьями, но Дола схватила её за запястье.
– Они меня три дня мучали. То один, то другой… А после бросили в том же лесу. Домой я… – Дола с трудом вытолкнула слова: – Вернулась уже на сносях.
Женский угол, такой тёплый и родной, осыпался пеплом. Ничего не осталось у аэрдын: ни неприступных стен, ни любящей семьи, ни идола рожаницы под потолком с тлеющей пред ним лучиной. Всё пропало. Да ничего и не было.
– Так вот отчего… Ты, верно, ненавидишь меня. А батька… Как же?
Хоть под пол бы провалиться, хоть улететь птичкой в окно, лишь бы не мучать больше мать с отцом… День за днём они видели синеглазую девку, день за днём вспоминали о случившемся.
И тогда Дола обняла её впервые за долгие годы. Прижала к груди крепко-крепко и сказала:
– Никогда, милая. Ни единого мига! Не было ненависти ни во
