Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова
Раенский только в ладоши хлопнул. Огонь-девка!
— Ох и умна у тебя дочь, Лексей! И о себе, и о сестре!
Устя промолчала. А что? Ее же не спрашивают, вот она и стоит. И молчит.
— Приедут за вами обеими, боярышня. Слово даю. А теперь скажи мне вот еще что. Коли умна ты, не могла не заметить племянника моего. Царевича Фёдора. Видела ведь?
— Видела.
— Ничего сказать ему не хочешь?
Устя впервые поглядела в глаза боярину.
— Хочу, Платон Митрофанович. — боярин Заболоцкий аж на стуле своем резном подскочил, словно резьба иголками покрылась. — Передай царевичу, коли я обидела его чем, то не нарочно. Но у девки только и есть, что девичья честь. И блюсти я ее буду строго, как и раньше блюла. Пусть не гневается на меня за то.
Алексей Иванович выдохнул.
Платон Митрофанович прищурился.
— Умна ты, девка. Только сама себя не перемудри.
— В палатах и поумнее меня сыщутся.
— Хорошо, что ты это понимаешь.
Устя молча кивнула. Она вообще старалась молчать. И зубы стискивать. И порадовалась, когда отец ее кивком отпустил. А потом пролетела по терему, забилась в кладовку, почти упала на сундук в темном углу — и зубы застучали.
Получилось ли?
Добьется ли она своего?
Справится?
Первые шаги она сделала, вроде как успешно. Но что дальше-то будет?
Какое оно будет?
Ох, подышать надобно, как бабушка учила, а то она сейчас тут и сомлеет от волнения. И дышать, и силу по телу разогнать, не то худо будет. Вот так.
И еще немножко.
Надо, надо справляться с этим. Впереди еще много встреч предстоит, и люди будут самые разные, и из прошлого, и… и ОН!
Не совладает с собой в этот раз — обоих вновь погубит. Она ведь тогда тоже умерла. Рядом с ним.
Навсегда.
Сейчас ей второй шанс дали, так что дыши, Устя. Вот так, и еще вдох. И не останавливайся.
Глава 12
* * *
Поздно вечером чуточку подвыпивший боярин Раенский поскребся в покои вдовой царицы. И был тут же впущен сенными девушками.
— Рассказывай, Платоша. Что там за девушка, какая она?
Боярин долго не раздумывал.
— Умная она, Любавушка. Коли ты ее своей союзницей сделаешь, большая от того польза нам всем произойдет.
— Умная?
— Редкую птицу себе племянничек приглядел. И собой хороша, хоть до тебя ей и далеко, и неглупа. Себя понимает, уважительна и рассудительна. Пока я с ее батюшкой разговаривал, человек мой по подворью погулял. С холопами поговорил, со слугами. Все про боярышню Устинью только хорошее говорят. Не гневлива она, не криклива. Но коли скажет, то надобно слушаться. Она и объяснит, что делать надобно, и зачем — тоже объяснит. И сама руки замарать не побоится. За нянькой своей ухаживала, к черной работе приучена.
— Это хорошо.
— Гордость в ней есть. А вот нелепой гордыни и в помине нет. Прислушаться к разумным речам она завсегда готова.
— Не будет она Фёдора под себя гнуть?
— Будет, Любавушка. Обязательно будет, потому как она сильнее. Но если вы договоритесь… преград вам никаких не будет.
— Надобно и мне будет посмотреть на нее.
— Обязательно. Я с ней поговорил. Знаешь, о чем она меня попросила?
— О чем?
— Взять ее сестру на отбор. Только не в невесты царевичевы, а просто — подружкой ее. Спутницей.
— УмнО.
— И Фёдору просила передать, что всем он хорош, но она себя до брака блюсти будет. И только так.
— Так ли?
— Мой слуга о ней нарочно спрашивал. Нет у нее никого. Аксинья, та, вроде как, крутит что-то. Видели ее пару раз ночью во дворе. А вот Устинья — та никогда. Она либо у себя, либо при матери, либо при бабке.
— Еще и бабка? За ней Устинья тоже ухаживала?
— Да, Любавушка. Бабка там плохо себя чувствовать стала, приехала к внучке. Устинья от нее и не отходила, считай, с приезда.
— Хммм…
Конечно, не совсем так было. Но холопы отлично понимали, что про волхву лучше молчать. Чего там тебе хорошего будет?
Правильно, ничего. А вот волхва, коли узнает, что беда из-за тебя случилась… ей и имя знать не надобно. Проклянет — да и все. И язык отсохнет болтливый, и сам помрешь смертью безвременной.
Не успеет?
Ой ли? Может и успеть.
— Я сама на нее посмотрю поближе, поговорю. Понравилась она тебе, Платоша?
— Понравилась, Любавушка. От умной женщины и дети умные родятся.
Любава промолчала. И родственника отпустила. А потом отправилась в крестовую.
Упала на колени.
— Господи, помоги! Вразуми, направь на путь истинный…
Господь молчал.
Как и раньше, как и долгие годы после замужества. Но Любаве так было легче. Наверное…
* * *
Боярин Заболоцкий в горницу вошел, что тот медведь рыкающий. И ключи на стол положил.
— Батюшка?
Устинья уже пришла в себя, да и к матери пришла.
— Сидите, бабы?
— Что случилось, Алексей Иванович? — боярыня первой в себя пришла. — Никак не угодили мы тебе? Уж прости нас, баб глупых…
Боярин только рукой махнул.
— Что ты, Евдокиюшка! Угодили, да еще как! И Платон нашу девку хвалил — хвалил. Уж такая умница, и разумница, и коли жребий выпадет, так быть ей царевной… не ругаться я пришел. Ты вот возьми-ка ключи, да платьев новых Устинье нашЕй.
— А на Аксинью, батюшка? — Устя смотрела прямо. Она-то как раз не боялась, просто мать под отцовский гнев подставить не хотела.
— А… и на Аксинью пусть! Авось и правда кому в платах приглянется! Она ж у меня не пугало какое… и себя вести ее поучи. А то сидит, кулема!
— Хорошо, батюшка, — согласилась Устинья.
Боярин через стол перегнулся и по голове ее потрепал.
— Будь умницей, Устя, в золоте ходить будешь, на шелках спать…
— Да, тятенька.
Боярин икнул, да и вышел отсыпаться. А боярыня протянула руку к ключам.
— Пойдем-ка, девочки, пока ткани отложим. А то передумает ваш батюшка завтра…
Аксинья ногой топнула.
— И мне! Устьке платья, а мне — так? Авось да приглянусь кому⁈ Дрянь ты, Устька!
— Я-то тебе в чем виновата?
— Ты… ты… могла бы и сказать…
