Крапива - Даха Тараторина
Крапива подалась к нему и за руку втащила в кухню.
– Это Шатай! Он нас из степи вывел! Из плена спас! Он… – Травознайка запнулась. – Он хороший.
Шатай не стал говорить, что ожидал, чтоб его представили иначе. Всего лучше, сразу мужем. Он лишь кивнул Лассе, мол, да, хороший. Но цепкая память не подвела девку. Ласса схватилась за щёки.
– Он же шлях!
Ещё и Влас подлил масла в огонь.
– И то правда! Вяжи его, бей!
Шатай мигом подобрался. Хотя бы в драке он точно знал, что делать!
– Ну попробуй, бэй. Кто кого?
– Влас!
– А?
– Прекрати его задирать! И ты, Шатай, не лезь в драку! Знаешь же, что он нарочно!
Мужчины виновато потупились, а Ласса разинула рот. Куда только делась робкая травознайка? Порог Маткиного дома переступила женщина, крутящая мужиками, как ей вздумается! И, вот диво, оба её слушались! Крапива упёрла руки в бёдра и добавила:
– За стол сядьте и сидите тихо!
Те подчинились, хоть и задели один другого плечами для острастки. После травознайка повернулась к подруге.
– Где Свея? Надобно весточку Посаднику послать. Жив его сын!
Лишь Шатай заметил, как передёрнуло княжича при этих словах, но шляху было всё едино.
– В поле со всеми… Кто работать может, все пшеницу жнут. Остались только раненые да присмотр за ними, если совсем плохи… – Ласса покосилась на плотно затворённую дверь, за которой прежде была её опочивальня. – Как вы пришли, я страху натерпелась! Рыкуна вон с привязи спустила, чтоб охранял, а он молчит… Защитить-то, случись лихой человек, некому.
– Кто у тебя там?
Не дожидаясь ответа, лекарка деловито засучила рукава и ополоснула руки в бадье с водой. После приоткрыла дверь светёлки. А дальше не успела ничего, ибо княжич заглянул в щель и сорвался с места.
– Дядька!
Чуть не плача, он рухнул подле кровати раненого, но даже не поморщился от удара. Схватил морщинистую ладонь, прижал к губам.
– Дядька Несмеяныч! Я уж решил, больше на этом свете не свидимся…
Дубрава Несмеяныч, изувеченный самим вождём Иссохшего Дуба, с трудом приподнимал отяжелевшую грудь. В полудрёме-полубреду он то бормотал приказы дружинникам, то ругался, то сетовал, что не защитил родную кровь. Заслышав знакомый голос, он словно дышать прекратил. Его ресницы дрогнули, веки с трудом разлепились.
– Влас…
– Я, дядька, я!
– Сынок…
Княжич засмеялся и заплакал одновременно. Уронил голову на грудь Несмеяныча, и одеяло, укрывающее того, мигом намокло. Дубрава закашлялся.
– Лихорадка мучает, – пробормотал он, – видится… всякое. Эй, кто там? Воды…
– Нет, дядька, это я!
Ласса метнулась за чашей, но напоить больного Влас ей не дал, отнял посудину и сам прислонил её к пересохшим губам.
– Кто лечил его? – тихонько спросила Крапива.
– Я и лечила… Больше ж некому. Что ты мне порассказала про травы, то и в дело пошло, – ответила Ласса.
– Чем?
Подруга загибала пальцы:
– Огнецветом кровь запирала, орясник варила, из крепеца примочки. И чистотел, чтоб раны не загноились.
– И как?
Ласса покачала головой.
– Плохо. Ночами не сплю, слежу. А всё одно жизнь из тела утекает.
– Ничего, – Крапива хмыкнула, покосившись на княжича, – и не таких на ноги ставили.
Пока лекарка суетилась, пока перебирала травы, топила печь и мешала варево, пока меняла засохшие повязки на животе воина, а Влас держал дядьку, чтоб не дёргался, Ласса кликнула мальчишку с соседнего двора.
– Сбегай до поля, да чтоб мухой! Кликни Матку. Передай, беды нет – радость великая.
Малец понятливо кивнул и был таков. В другое время он затребовал бы за услугу пряник или леденцового петушка, но нынче в деревне вся снедь была на вес золота, и гонец не заикнулся о награде. Метнулся, меж тем, воистину споро. Да и Свея не заставила себя ждать, бегом примчалась к избе. Запыхавшаяся и взмокшая, она с грохотом распахнула дверь. Нечаянной радости Матка не доверяла: уж больно много бед этим летом свалилось на Тяпенки. Так она и осталась стоять на пороге, уронив челюсть и выпучив глаза. Кого первым хватать: дочь, травознайку, княжича или шляха, сидящего в её кухне как у себя в степи, да ещё и нахально уплетающего простоквашу?
– Свежего ветра в твои окна, – растерянно пробормотала Свея, сама не зная, к кому обращается.
Крапива и её кинулась обнимать. Матку обхватить что кряжистый дуб – двух человек не хватит, куда там одной травознайке! И ну реветь! Свея поглаживала девку по волосам, ничего не понимая, и тогда вперёд вышел Влас и буркнул:
– Уцелеет твоя деревня. Я пред Посадником за Тяпенки вступлюсь.
Матка оцепенела. Под грубой рабочей рубахой налились мышцы, едва не вспарывая швы. Свея, вздрогнув, подцепила подбородок лекарки и пытливо заглянула ей в глаза.
– Сняла, стало быть, проклятье.
– Сняла…
– Обидел кто?
Крапива пожала плечами. Обижали её в Мёртвых землях многие, но теперь не всё ли равно?
Тогда Матка отстранилась от неё и молча пошла на княжича. Каждый шаг звучал приближающейся грозой, но Влас был слишком горд, чтобы пасовать пред нею.
Крупнее иного мужика, мощная, хмурая, она возвышалась над Власом горою, но тот не робел. И тогда Свея гаркнула:
– Щенок!
Опосля размахнулась и залепила такую затрещину, что княжич отлетел к стене.
– Вступишься за Тяпенки, значит? А из-за кого беда нагрянула? Кто бой устроил?! Ты, паршивец мелкий! Да я тебя на лоскуты порву и твоему папаше в туеске отправлю!
Шатай допил простоквашу и рукавом вытер белые усы, после чего заключил:
– Мудры люди, которые дали власть жэнщинэ.
Крапива и Ласса с визгом бросились останавливать Матку, Влас же взвился на ноги и ощерился.
– Так-то ты своего княжича приветствуешь?!
Девки повисли на мощных руках Свеи, но та без труда наступала на Власа, волоча их за собой.
– Да какой ты княжич?! Дерьмо на подошве, и то лучше тебя!
Княжич процедил:
– Я женщин бью редко. Но ты на бабу похожа меньше, чем корова, и язык тебе не мешало бы укоротить!
И как знать, чем кончилось бы противостояние, но тут подал голос Дубрава Несмеяныч. Тихонько застонав, он приподнялся и позвал:
– Влас…
Тот кинулся к больному, мигом позабыв о Матке.
– Здесь я, дядька!
– Где… Плохо… вижу…
– Да здесь!
Влас прижал к своей щеке морщинистую ладонь, а Несмеяныч, успокоившись, выдохнул:
– Хорошо…
А затем отжалел от себя ещё одну оплеуху, насколько хватило сил.
Влас так и сел на задницу. К лицу его прилила кровь, но не полезешь же в драку к раненому старику?
– Дядька!
