Подъем, спящая красавица! (СИ) - Анастасия Разумовская
— Потому что верила. Напрасно, видимо.
Он пронзил её мрачным взглядом:
— И кто же раскрыл тебе глаза, девочка?
Новый удар по лицу стал ему ответом. Новое глухое рычание пленника.
— Я — не девочка. Я — королева! Ты отпустил её! Их! Ты знал, что она бросила мне вызов! Угрожала мне, мерзавка. Ты отпустил и Анри! Решил избавиться от надоевшей любовницы⁈ Вот только я — королева.
— Отпустил, верно. Так как зовут твоего советчика, моя королева?
— У меня нет советчиков. Я не нуждаюсь ни в чьих советах. Тебя станут пытать огнём и железом, Румпель, и ты будешь не тигром рычать, а блеять тоненько, словно барашек на вертеле.
— Барашки на вертеле уже молчат.
Илиана зашипела, а потом горько рассмеялась:
— Как же я тебя любила! И эту силу и… твою вечную мрачность. Таинственность. И твой проницательный ум. Даже когда ты был совсем мальчишкой, казалось, что ты знаешь что-то такое, чего не знают остальные. Но всё это… всё это оказалось лишь маской. Стоило юной прелестнице растопырить перед тобой ножки, и ты сразу…
Она опустилась рядом с ним на колени, провела пальцем по кровоточащей ране на щеке, потом лизнула её. Её глаза, чёрные, точно ночь, оказались совсем рядом.
— Прости, — прошептала жалобно. — Я причинила тебе боль… Ты был мне другом, когда других друзей не было. Ты был мне… всем, Румпель. Всем. Почему всё пошло не так? Почему ты меня разлюбил? За что? За что ты так со мной?
Он всмотрелся в её лихорадочно блестящие глаза и криво усмехнулся. Лицо свела судорога боли.
— Я не перестал быть тебе другом. И не перестану.
— Но ты полюбил другую.
Румпель закрыл глаза и промолчал. Илиана всхлипнула. Заслонила руками лицо. Прошептала тонким голоском, и на миг словно стала маленькой, испуганной девочкой:
— Я стала старой, я…
— Ты стала злой, Илиана, — устало выдохнул Румпель.
— А она? Она — нет?
— Пока нет.
Илиана поднялась, отвернулась.
— Ты прав, — прошептала тихо, — я стала злой. А ты любишь добрых, да, Румпель? Ты — тот старый пёс, который всем кажется злым, но в глубине души добряк? Ты просто пожалел эту маленькую девочку и поэтому отпустил, да? Может, и мне примириться с мужем и… простить эту… как её… Сорнячок?
Румпель молчал. Илиана резко повернулась к нему и вдруг громко расхохоталась:
— Прощу. Обязательно прощу. После того как сожгу на королевской площади, разорву на части, привязав к четырём коням за руки и за ноги, размажу по земле магией. А потом непременно прощу. И стану доброй и хорошей. И тебя прощу. И Анри тоже прощу.
— Сколько можно хранить детские обиды, Илиана? Вы с Анри были детьми. Вы оба выросли.
Она зашипела, смеясь сквозь слёзы:
— Помириться с Анри? Обнять твою крошку? Что ещё придумаешь, милый?
Подошла и властно поцеловала его в губы. Он попытался отвернуться, но она впилась в лицо ногтями и повернула к себе. Провела языком по рассечённой губе пленника:
— И не надейся. Я их уничтожу. А тебя… тебя может и помилую. Ты слишком хорош в постели. Такими не разбрасываются. Будешь жить здесь. Пёс, прикованный к стене.
— Начни прямо сейчас, — прошептал он, не открывая глаз.
— Начать что?
— Миловать. Скажи, ты встречала Дезирэ? Кто подсказал тебе в нужный момент посмотреть в зеркало?
Она удивлённо уставилась на прикованного к стене любовника. Пожала плечами и фыркнула:
— Какая разница, милый? Главное, не кто подсказал, а что я увидела.
— Найди его. Твой настоящий враг — не Анри. И не девочки. И даже не я. Твой враг — Дезирэ.
— О нет, нет, — рассмеялась королева и встала. — Мой враг — ты. Ты, Румпель. Давший мне присягу и великую магическую клятву. И нарушивший их. Но я победила своего врага. А сейчас мне пора. Не скучай: я ненадолго. Только за палачом схожу и сразу вернусь.
Дверь хлопнула. Румпель рванулся, словно верил, что может порвать заколдованный металл. Не смог. Повис на руках, зарычал бессильно и зло, закрыл глаза и погрузился в себя.
Мир рассыпался, словно мозаика, и невозможно было собрать воедино то, что разбилось на множество мелких осколков. Одно противоречило другому, а всё в целом было просто нереально.
Что-то ускользало от его внимания. Что-то очень-очень важное. Что-то, способное разом ответить на все дикие вопросы и сделать нереальность реальной. И для того, чтобы разгадать это всё, нужно было хотя бы на миг допустить, что невозможное — возможно. Просто потому, что иначе…
И он вдруг вспомнил, как отказывали заледеневшие ноги, как кровоточили ступни, как один за другим падали ребята его отряда. Как не было сил их хоронить. Поначалу трупы заваливали камнями, но затем перестали делать и это. Из святого войска, из торжественной процессии на бесплодных горных кряжах их армия превратилась в голодных бродяг. Вспомнил, как однажды он велел Кармен вернуть украденную курицу в селение, мимо которого они прошли под ненавидящими взглядами крестьян. Крестьян, которые кричали им вслед проклятья и бросали камни. А рыжая девчонка, ухмыльнувшись, в ответ лишь пожала плечами:
— Так ведь все грехи простятся, Этьен, стоит нам добраться до Иерусалима. Крестоносцам всегда все грехи прощаются. А этим подонкам — зачтётся как милостыня. Что делать, если они слишком жадные? Так что, этой курицей мы спасаем их от участи немилосердных.
Он открыт рот, чтобы возразить, и вдруг увидел карие глаза маленького Жака, с безумной надеждой глядящего на него. Совершенно тощего, словно таявшего с каждым часом Жака. Голодные волчьи глаза.
— Да простит нас Бог, — прошептал он тогда и отвернулся.
А вечером молился в шатре, порванном за месяц тернистой дороги, в прорехи которого задувал суровый ветер с вершин, молился, пока не потерял сознание. И в последний момент почувствовал, как чьи-то заботливые руки натянули на его тело шерстяную шаль.
Он знал, чьи это руки.
Дополнение 4
Часы пробили пять вечера. Дракон-инквизитор воровато оглянулся, но никто из прохожих не замечал его угрюмую широкоплечую фигуру в твидовом пальто.
Двери Академии драконов распахнулись. Инквизитор поднял воротник, уткнул в него породистое лицо. Первыми прошли маги, за ними пробежали анимаги, некоторые забыли спрятать хвосты и уши. Степенно, переговариваясь о смерти, прошуршали фейри, некромаги…
Лорд Аэршар терпеливо ждал. Его обострённый, как у всех драконов, слух отчётливо улавливал каждое слово.
Последней на тысяче и одной ступеньке академической лестницы показалась скромная группка
