Царствование Розы - Кейт Голден

Лен, Белый Ворон… кем бы он ни был, он был не просто волшебником.

— Что ты такое?

Глава 2

АРВЕН

Я закричала, как банши5, извиваясь и вырываясь из рук стражников, не пытаясь сдержать ни капли своей бешеной, кипящей ярости.

И дело было даже не в боли. Вернее, я уже почти не чувствовал боли.

После всех этих недель, когда у меня забирали свет, это воспринималось скорее как надругательство, причинявшее гораздо больше душевных страданий, чем физической боли.

— Не двигайся, — хрипло произнес Мэддокс, его серебряные доспехи переливались на напряженных мускулах. — Ты лишь усложняешь процесс.

Вот почему я кричала.

— Хорошо, — выплюнула я в тупоголового королевского стражника и его невыносимо квадратную челюсть. Я беспорядочно забила ногами и попала Вину по коленной чашечке.

— Ай, — простонал он, и мягкие темные волосы упали на его детское лицо.

— Этого бы не случилось, если бы ты встал на колени, как я, — прошипел Мэддокс на своего подчиненного из своего низкого положения, прижимая меня к стулу. Затем, вполголоса: — Ни на что не годный слабак..

— Отпусти! — выкрикнула я. — Вы оба, жалкие, пресмыкающиеся…

Октавия прервала меня.

— Как же я ненавижу этот голос.

Я могла бы сказать то же самое о колдунье, что сейчас вытягивала лайт из моих вен. В промежутке между первым ее визитом за урожаем, когда я рыдала в голос, и пятнадцатым — тем днем, когда я таки плюнула ей в лицо, — мне начало казаться, что Октавия похожа на старую самку питона. Верховную хищницу, чья чешуя уже поблекла, но что изо всех сил старалась доказать свою мощь, всю бездну своей злобы всякому, кто согласен был внимать. А тем, кто не был согласен, — порой даже с особым, лихорадочным усердием.

Она также говорила с таким же змеиным шипением.

— Представь, если бы я просто вырвала его.

Я открыла рот, чтобы высказать проклятие, но ничего не последовало. Тишина, сколько бы я ни кричала, ни хрипела, ни хныкала.

— Так гораздо лучше.

Октавия вернулась к кровавой работе: поправила трубки, вживленные в тыльные стороны моих ладоней и сгибы рук. Когда я вздрогнула, мне поклялось, что в ее улыбке проглянули клыки. Она изучала бледно-белый свет, что сочился через ее конструкцию в огромные стеклянные сосуды у ее ног. Ее поседевшие волосы до бедра скользили по моим ногам, пока она возилась. В ушах стоял зловещий напев Мэддокса. Нездоровая радость от моей боли, извивавшаяся в его голосовых связках. Интересно, слышит ли он сам этот раздражающий гул?

Я вновь обмякла в кресле, и с моего лица взметнулись и опали пряди волос, гонимые вздохом поражения.

В то же самое громадное бархатное кресло, в котором я сидела почти что каждый день. В той же самой роскошной комнате, в которой я очнулась два месяца назад. Которая располагалась на вершине все той же душной высоченной башни в том же самом дворце в той же самой столице того же самого кошмарного Царства Фейри, который, казалось, мне никогда не покинуть.

Когда Октавия вытянула из моих вен последнюю каплю света, Вин уложил меня — опустошенную и все еще немую — на обманчиво роскошную кровать. Руки бессильно упали на тело, и я сжалась в комок. Мне было все равно, кто на это смотрит.

И, возможно, дело было именно в этом — в принятии, в молчаливом согласии с ее властью, — но, выходя из комнаты, Октавия одарила меня змеиной улыбкой и легким движением запястья. После очередного приступа кашля я обнаружила, что ко мне вернулся голос.

Королевская гвардия вошла сразу после ее ухода. Их доспехи напомнили мне панцирь редкого серебряного ракообразного — ни кожи, ни стали, а более блестящий, чешуйчатый сплав, который переливался на сгибах суставов. Шлемы были такими гладкими, словно их черепа окунули в эту субстанцию. Лицо закрывал лишь прозрачный красный визор, и у меня мелькнула случайная мысль, что окажись я в ситуации, где придется сражаться с одним из этих людей, это будет единственная точка для удара моим клинком. Я была уверена, что ни одно оружие, созданное человеком, не сможет пробить то, из чего были сделаны их нагрудники и поножи.

Разве что Клинок Солнца. Мой клинок… которого у меня больше нет.

Мускулистые стражи вынесли тяжелые бочки с моим лайтом из комнаты, где-то в глубине души возник странный, щемящий стыд. Я запрокинула голову, уставившись в парящую под потолком люстру, сплошь покрытую жемчужной россыпью.

Как только дверь за ними захлопнулась, я тут же села, запутавшись в многослойных мягких складках своей юбки.

Мои две тени задержались, как всегда. Мэддокс с его холодными глазами-бусинками, резкой челюстью и короткими соломенными волосами стоял по стойке смиренно у моей двери, тот же тревожный мотив бессознательно вылетал из его носа. Вин, ковыляя, направился к умывальной и теперь возвращался с холодным компрессом для моего лба. Его колено сегодня болело сильнее — ведь я его пнула.

Я отвернулась от его протянутой руки.

— Не знаю, зачем ты утруждаешь себя. — Мое горло было хриплым от заклинания Октавии.

— А я не понимаю, почему ты каждый раз сопротивляешься, — промолвил он, но все равно приложил прохладный компресс ко лбу. Влажная прохлада приятно охладила мои виски.

Это был странный приказ, который Лазарь отдал моим двум стражам недели назад: держать меня здесь, в этой могучей нависающей башне, высоко над остальным дворцом — еще выше над обнесенным стеной столичным городом Люмеры, Солярис6, в котором, как я знала, меня и держали, но которого не видела ни крохи, если не считать головокружительный вид из моего единственного окна. Даже ценой моего здоровья и их собственного, как я узнала в первые недели своего пребывания здесь, когда я чуть не выцарапала Мэддоксу глаза в попытке сбежать, а он ударил меня по челюсти с такой силой, что мое лицо неделю восстанавливалось.

И все же, одновременно, служить мне. Создавать мне комфорт, ублажать меня айвовыми пирожными и ароматом можжевельника, изящными опахалами из перьев скопы7 в самый зной конца лета. Зажигать те удушающие, отвратительно сладкие сандаловые свечи каждый день. Главное — чтобы я не выходила из покоев, а в остальном — следить, чтобы я была довольна. Развлекать меня повторяющимися карточными играми, фруктовым вином и стопками и стопками книг, насквозь пропитанные восхищением властного и праведного Короля Фейри