Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
— Спасибо. Но я подумала…
— ...Что могла бы спасти и дать время? Ива…
— Именно.
— Послушай, таким как ты свойственно предъявлять к себе завышенные требования. Ты всегда была такой. Но чтобы не свихнуться, нужно принять, что всех спасти невозможно. Ты не сможешь себя расходовать на всех.
— Он — не все. — Я опустила плечи, напряженно вздыхая. — Карл Алексеевич, я вам наврала. Он жив. И я применила это заклятье. Только это — секрет. Никто не в курсе.
— Вот как, — нахмурился профессор.
— Я не могла позволить ему умереть. Простите, что взваливаю это на вас.
— Ива… — покачал головой профессор, задумчиво хмурясь. — Ну, что ж. И теперь ты хочешь знать, что дальше.
— Он не знает. Тоже, — прошептала я. — И о чувствах моих не знает. Я ему просто друг.
Удивительно, как сплелись оба Князевых в моем вранье. Как же легко разбежаться по наклонной…
— Хорошо. Я принимаю твою тайну на хранение. Тем более, тепеорь у нас волею случая есть прецедент применения метода. Уверен, заклятье ты сплела качественно.
— Да, — с готовностью кивнула я.
— Сейчас какая ситуация? Расскажи подробнее.
— Разгоняем сердца друг друга. Я чувствую его переживания, он — мои. Оба на адреноблокаторах и седативных.
— Ну, по идее, бьется сейчас твое сердце… — Профессор азартно тер подбородок. — Мне нужна история манипуляций. Видишь ли, в зависимости от ситуации, может случиться так, что твое сердце не поможет восстановиться его сердцу. Если повреждения необратимые…
— Нет-нет, сердце уже запускали к тому моменту, и меня попросили помочь стандартным щадящим импульсом, — почти уверенно возразила я.
То, что Игорь спасал собственного брата и мог быть необъективен, я решила не принимать во внимание. Откуда мне знать, что было не так с сердцем Стаса и почему оно не хотело биться? Просто не хватило небольшого толчка или это был полный отказ функционировать?
— Тогда, возможно, твое сердце действительно сейчас перенимает часть нагрузки, которая неподъемна для травмированного. Но как оно повернется дальше…
— Вроде бы, когда сердце наберется сил, заклятье само разрушится?
— Это только предположения. Мы не изучали эту методику на практике.
Профессор тяжело вздохнул, раздумывая. По его взгляду читалось сочувствие.
— А можно попробовать расплести заклятье? — осторожно поинтересовалась я, еле сдерживая нервную дрожь.
— Сложно предсказать последствия, — вздохнул он. — Ты рискнула. А он может умереть без связи с тобой.
Я потерла виски и отвела взгляд на полки, заваленные книгами. Никогда эти стены еще не давил на меня настолько.
— Теперь этот твой пациент обязан тебе жизнью, — тихо заметил профессор. — Ты — очень отважная, Ива.
— Я — очень идиотка, Карл Алексеевич.
— Нет-нет, ты просто живая. У тебя есть чувства, и, видимо, ты давно не давала им волю, раз все вышло из-под контроля. Ива, когда-то оно бы все равно вышло, но уже с разрушающими последствиями. А сейчас ты спасла жизнь.
И разрушила свою.
— А почему не говоришь ему? — поинтересовался профессор после короткого молчания.
— Ему ни к чему это чувство вины. И так несладко…
— Нет шанса для вас?..
— Нет.
— Понятно.
Показалось, что грудная клетка лопнет от переполнявших чувств. По щеке скатилась слеза, и сухая теплая ладонь накрыла мою, лежавшую на столе. Я вздохнула и протерла щеку:
— Спасибо…
***
Уже через несколько минут я осознал, что без взбалмошной ведьмы мне тут неуютно. Я даже пожалел, что не взял ее номер, и даже обозвал себя за это идиотом в тишине палаты. Пульс, правда, успокоился и стал пиликать на приборе ровнее, без скачков.
В следующие полчаса я позвонил в отдел и выяснил, что по покушению на меня уже всех подняли на уши — завели дело, вызвали следователей, а больница предоставила охрану. И даже ведьмаки заинтересовались в лице, а, точнее, морде Давида Горького. Неймется этому ведьмаку в инквизиции, по привычке лезет в следовательские дела.
— Так Горький теперь председатель следственного комитета. Не знал? — вяло сообщил мне коллега.
— Нет, — нахмурился я.
А я-то думаю, какого хрена он мне везде дорогу перебегает. Полагал, что по дружбе с Игорем. А, оказалось, все еще хуже — полномочия у него есть.
— Поэтому жди. И к тебе лично заявится.
— Черт бы его подрал, — пробурчал я. — Ладно. Есть что-то по делу?
— Ничего пока. Ты сам-то что видел?
— Ничего я не видел. Стоянка, улица, фонарь. Что тут увидишь? Я же не ведьмак.
— Врачи только отчитались, что тебе повезло выжить. И становится непонятно — у киллера рука дрогнула или ты такой везучий.
— Ладно. Узнаешь что-то, набери.
— Выздоравливай.
Я отложил мобильный и уставился перед собой.
Мне нужно было поговорить с Игорем обо всем. Отец просил. Но не для себя. Он просил разрешить наш конфликт для меня самого. А мне и правда нечего терять. Работу? Волчью жизнь? Я ничего не создал за все время такого, ради чего хотелось бы остаться и жить… Ну, разве что ради одной беспризорной своры, которая, наверное, без меня не выживет. Нужно было как раз озаботиться этим. Только стоило снова взять мобильник, как в палату постучали. И по мою душу нарисовался сам Горький. Легок на помине.
— Приветствую, Стас, — встал он у дверей. — Можешь говорить?
Я отложил телефон и настороженно кивнул.
— Как ты?
— Говорят, жить буду.
— Это радует.
Он прошел к стулу.
— Тебя Игорь попросил? — вяло поинтересовался я.
— Ему не нужно просить. — Горький вытащил небольшой планшет. — Я затребовал выдать мне список дел, которые ты ведешь.
— Мог бы не утруждаться. Я сам могу все рассказать и подсказать подозреваемых.
— У тебя может оказаться много врагов, — поднял он на меня взгляд от планшета.
— Не так уж и много. Главный мой враг на сегодняшний день — владелец игорных домов и притонов Даниил Ветлицкий. Мы с ним очень не сошлись во взглядах на молодое поколение оборотней…
— Ты вытащил многих детей от него, — пристально посмотрел он на меня. — Я не знал.
Я только неопределенно хмыкнул. Да, пожалуй, единственное, чем я мог успокаивать свою совесть — это десятки спасенных жизней. Молодые оборотни — легкая добыча для тех, кто занимается незаконным делом.
