Янтарь и Лазурит - Чайный Лис
Столько смысла и эмоций было заключено в одно это предложение.
— Я не желаю тебе смерти, каппа, — ответил ему Сюаньму, осознав, что вряд ли вытянет что-то ещё. — Ты свободен.
После этих слов жабья голова выглянула из мешка и с подозрением осмотрелась, опасаясь обжигающих чёток, однако ничего не произошло. Оранжевые глаза в свете звёзд смирили монаха многозначительным взглядом.
В следующий миг раздался всплеск. Каппа прыгнул в воду, но уплывать не спешил. Он вынырнул и ещё раз оглядел Сюаньму, затем пробулькал что-то невнятное и скрылся в морской пучине.
Так прошла неделя.
Все дни Сюаньму стоял на палубе и любовался чарующим видом океана, вслушивался в успокаивающий плеск волн, пока в один день вдали не раздалось неприятное гудение, от которого он нахмурился и вернулся в реальность. На горизонте показалась суша.
Множество кораблей прибывало и покидало гавань, вскоре и их судно оказалось у причала. Толпы людей ходили туда-сюда: кто переносил груз, кто прощался с отплывающими, кто встречал прибывших — все были чем-то заняты и создавали много шума. Сюаньму поблагодарил господина Ли и сошёл на деревянную пристройку, стараясь держаться края и ни с кем не сталкиваться. Вдали виднелась городская стена, отливающая светло-лазурным и зеленовато-нефритовым в ярких лучах солнца. Сонбак — столица Сонгусыля и по совместительству главный торговый город. Осталось разыскать кровожадное чудовище, из-за которого пришлось покинуть Цзяожи. По словам шифу, рынок являлся отличным местом, где можно собрать всевозможные слухи и сведения, поэтому именно туда отправился Сюаньму.
Глава 2
Янтарю неведомы рамки приличия
Тёмно-коричневый капюшон скрывал лицо юной девы, которая озиралась по сторонам и пальцами придерживала края ткани, чтобы дующий с моря сильный ветер не выдал её. Словно нарушитель, она кралась по улочкам Сонбака и прижималась к стенам домов, постоянно оглядывалась назад, пока не добралась до торговой площади.
Она старалась слиться с толпой, но ветер как назло пытался сорвать с неё плащ, который второй рукой приходилось придерживать и на груди. Из-под плотной тёмной ткани сверху выглядывала нежно-жёлтая чогори*, а насыщенный, как спелый персик, низ ханбока** торчал всем напоказ. Пришлось отойти в сторону, пока никто не узнал её, однако уши дева всё равно навострила.
* Чогори (кор. 저고리) — распашная кофта/блузка с длинными узкими рукавами, как мужская, так и женская; основной элемент корейского традиционного костюма ханбока.
** Ханбок (кор. 한복) — традиционная одежда корейцев.
Этим утром Кохаку — а именно это имя ей дали при рождении — слышала, как слуги обсуждали жестокое убийство несчастной женщины где-то за городом, но не обмолвились о конкретном месте. Либо сами не знали. Беднягу растерзал ужасный монстр — это всё, что они обсуждали, не уточняя остальные моменты. Как ярый борец за справедливость, Кохаку не могла оставаться в четырёх стенах, поэтому мигом улизнула и даже не успела позавтракать. Зато теперь потрясающий аромат выпечки, а также вид свежих овощей и фруктов рушил все её планы и манил к себе. К счастью, с собой было припасено немного денег, но вдруг кто узнает её у прилавка или в городе и сразу сдаст? Кохаку не собиралась так просто сдаваться, для начала она должна подробнее узнать о произошедшем.
Только она прикрыла глаза, постаралась забыть о голоде и вслушалась в голоса окружающих, как мимо прошли двое стражников из дворца. О Донхо и Кан Джонхён — она сразу узнала их, так как прекрасно запоминала лица.
Как ошпаренная, Кохаку отпрянула и чуть не сбила с ног мужчину с ящиком овощей.
— Извините! — выпалила она и убежала в сторону, обошла несколько домов и лишь затем вернулась на площадь.
Давно пора было раздобыть одежду простолюдин. Кохаку не первый раз сбегала, а её яркие цвета выдавали с ног до головы — тем более приходилось прятаться под плащом.
«Может, у Джинхёна что-нибудь найдётся?» — с надеждой подумала она и решила заглянуть к другу-подпольному-издателю. Он не раз прятал её у себя, пока слуги искали её по всей столице и ближайшим окрестностям.
Не то чтобы Джинхён нарушал закон, он просто умел рисовать. Ранее в Сонгусыле книги имели только образовательное предназначение, даже Кохаку заставляли читать труды великих мудрецов и затем проверяли, насколько она усвоила материал. А её друг нарисовал несколько неприличных страничек и показал ей, в свою очередь она подсунула их другим знакомым, и со временем подобным заинтересовался весь Сонбак. Джинхён начал рисовать уже не отдельные иллюстрации, а более длинные сюжеты, которые переросли в эротические романы. Естественно, официально продавать их он не мог, зато даже знатные особы посылали в его скромную лавку свитков и чернил своих слуг, чтобы закупиться новыми историями.
Он и его младший брат происходили из далёкого мирного города Анджу, по их внешнему виду и некоторым привычкам — Джинхён, к примеру, терпеть не мог убираться — Кохаку догадывалась, что родились они в одной из знатных семей, но покинули дом и отправились в столицу то ли за знаниями, то ли за деньгами. Оба брата никогда не рассказывали свою историю полностью, лишь отрывками.
Только она посильнее натянула капюшон на лицо и уже двинулась в сторону лавки друга, как её нюх учуял не просто запах моря, а нежный, давно забытый аромат чего-то родного. Кохаку резко обернулась, из-за чего плащ чуть не слетел.
Всего в нескольких джанах* от неё у лавки с овощами стоял юноша в свободных тёмных одеяниях, ветер раздувал его длинные распущенные волосы, местами отливающие голубизной на солнце. С такого расстояния Кохаку не видела цвета его глаз, но не сомневалась, что имели они лазурный цвет.
* Джан (кор. 장) — 3,03 м
Обладая прекрасной памятью на лица — а эти глаза она бы не забыла в жизни, — она стояла как вкопанная и не могла произнести ни слова.
«Рури?!»
Она не могла думать ни о чём, кроме имени, которое никто не произносил уже двадцать лет.
Слёзы подступили к глазам, в то время как грудь наполнялась теплом. Кохаку не заплакала, а продолжала стоять и смотреть.
Он жив.
Он выжил.
И он… бросил её!
Вслед за переполнявшим счастьем пришли недопонимание, разочарование, боль.
Кохаку вновь смогла двигаться, и ноги уже сами несли её к юноше в длинном тёмно-синем халате. Она остановилась в шаге от него, одной рукой придерживая плащ у горла, а вторую сжала в кулак, думая замахнуться и дать пощёчину и в то же время пытаясь сдержаться.
— Рури! — выпалила она, вкладывая в одно имя все переполняющие
