Сиротка для дракона. Боевой факультет (СИ) - Шнейдер Наталья Емелюшка
Колыхнулась магия. Я отступила на шаг, ошарашенно глядя вниз. Вместо серо-коричневой ткани мундира на мне был атлас нежного светлого тона. Серебристый, насколько можно было разобрать в свете фонарей. Я ошалело потянулась разгладить юбку — прикосновения не ощутила, хотя ткань, словно настоящая, подалась под моими ладонями, затянутыми в перчатки. Перчатки! Длиннющие, выше локтя белые перчатки.
— Иллюзия. — сказал Родерик. — Вот что я имел в виду. А ты что подумала?
Я охнула. Лицо обожгло стыдом.
— Прости, я…
Платье развеялось. Родерик пошатнулся. Вскрикнув, я бросилась к нему, сунулась под руку, чтобы он оперся на мое плечо.
— Все в порядке, — выдохнул он.
Да уж, вижу я, в каком порядке. Хоть он изо всех сил и старался на меня не наваливаться, качало его знатно. Вечно я все порчу!
36
Я огляделась. Вон скамейки, на которых утром мы сбрасывали одежду. Я повлекла Родерика туда, отчетливо понимая: если он в самом деле начнет валиться, я его не удержу. Но он устоял. Тяжело опустился на скамью.
Я присела напротив, заглядывая ему в лицо, и мне было совершенно наплевать, как это выглядело. Просить прощения было глупо, извинения сами по себе ничего не исправят. Поэтому я спросила:
— Чем тебе помочь? Я не умею делиться силой. Может позвать кого-нибудь?
— Ты в самом деле за меня беспокоишься? — В его голосе промелькнуло что-то похожее на растерянность.
— Что ты, не человек, что ли?
Родерик подхватил меня под мышки, заставляя подняться. Притянул к себе на колени, обнял.
— Не волнуйся, сейчас пройдет. Я же целитель.
— Черпать из Морока, да? — вспомнила я его объяснение.
Он кивнул.
— На самом деле понадобится немного времени, чтобы прийти в себя, но правда со мной ничего страшного. Спасибо.
— За что?
— Неважно.
Он прижал меня крепче, потерся носом о мою макушку. Тихонько рассмеялся.
— Нори-Нори… С тобой в самом деле не соскучишься.
— Я не хотела. Правда не хотела!
— Перестань. Не ты же заставила меня колдовать. Завтра… Нет, завтра я не успею. И, наверное, завтра урок танцев придется отменить.
Я сникла, но промолчала. Заслужила.
— Словом, послезавтра я принесу тебе артефакт. Булавку или заколку…
— Булавку, — быстро перебила я.
Заколку видно всем, а булавку можно прицепить с обратной стороны лацкана, спрятать от любопытных взглядов, и эта вещь будет только для меня. Меня одной.
— Хорошо, пусть будет булавка. — Он коснулся губами моих волос. — Как же не хочется возвращаться…
— А я не хочу, чтобы ты ночевал под забором или истощился до смерти, попытавшись сотворить портал. — Я решительно сползла с его колен, пусть и хотелось прижаться всем телом, коснуться губами шеи, где бьется пульс, пройтись поцелуями по краю челюсти…
Я замотала головой, отгоняя эти мысли.
— Пойдем.
Родерик проводил меня до общежития, и мы долго целовались в тени огромного дерева, где никто не мог нас разглядеть. Расстаться получилось не сразу.
Наверное, потому что мне не хотелось от него отрываться и идти в комнату.
По лестнице я опять вскарабкалась кое-как; даром что сегодня сумка не оттягивала мне плечи.
Когда я ввалилась в дверь, Оливия стояла за конторкой, записывала что-то с раскрытого тома.
— Кто тебя так? — ахнула она, едва повернувшись ко мне.
Я вздохнула. За весь вечер Родерик ни взглядом, ни жестом не напомнил мне о синяках, так что я сама забыла о них. И хоть в голосе Оливии было искреннее беспокойство, вспоминать о том, как я выгляжу, оказалось неприятно. Я отвернулась, распахнув двери шкафа, чтобы скрыться от ее любопытного взгляда.
— Мы все выяснили, он извинился, так что уже неважно.
— «Он»? — нахмурилась Оливия. — Мужчина ударил барышню?
— Я не барышня, я боевик, и я первая ему врезала, — буркнула я, стаскивая мундир.
— Надеюсь, было за что.
— Было.
Вчера у Оливии хватило деликатности не спрашивать, откуда у меня повязка на плечах, но разбитая физиономия, похоже, была выше ее понимания. Однако если она сейчас начнет читать мне морали, возможно, и у меня не хватит деликатности не нагрубить в ответ. Но вместо того, чтобы замять тему, я спросила:
— У тебя есть зеркало?
Своего у меня не было. В приюте хватало одного, большого, на стене. Притираниями и румянами я не пользовалась, прыщи — неизбежный бич юности — почти меня не коснулись, так что вроде и незачем. Вот разве что сейчас…
Оливия вытащила из шкафа сундучок и протянула мне зеркальце. Да… И с этой «красавицей» Родерик танцевал и целовался? Я бы на его месте сбежала с воплями.
— Ты была у целителей? — спросила Оливия.
— Да, все в порядке. Теперь в порядке. — Я снова посмотрела в зеркальце. — Одного не могу понять: обычно битая морда… — Оливия едва заметно скривилась, и я поправилась: — Разбитое лицо… К слову, если я говорю как-то не так, поправляй, я не обижусь. …Распухает, но опухоль мне убрали. Почему бы заодно не убрать и синяк?
— Я, конечно, еще далеко не целитель, но могу предположить, что проще убрать лишнюю воду, чем элементы крови. Если уж пигмент пропитал ткани, можно разве что ускорить рассасывание.
В самом деле, синяки сейчас выглядели двух-трехдневными, не багровыми, а сине-фиолетовыми.
— Жаль. Как было бы здорово, чтобы они просто исчезли, — вздохнула я.
— Погоди-ка, есть у меня идея. — Оливия снова заглянула в сундучок и вытащила оттуда две баночки, очень похожие на те, что дал мне Родерик. Открыла одну — резко завоняло тиной. — Давай попробуем?
— Что это? — поинтересовалась я, с опаской разглядывая бурую мазь. Легкий отсвет магии не успокаивал, а наоборот, настораживал еще сильнее.
Оливия внезапно смутилась.
— Вообще-то это от прыщей.
— От прыщей? — Я уставилась на ее безупречную, как фарфор, кожу.
— Вот это арника. — Она указала на вторую баночку. — Она быстро заживляет прыщи, но от глубоких остаются следы, сама знаешь. Поэтому после нее я мажу бадягой. Она раздражает кожу, отшелушивает верхний слой, и следы от воспалений проходят. Наутро снова арнику, чтобы убрать красноту. Конечно, магия намного ускоряет процесс.
— Ты думаешь, синяк отшелушится? — не поняла я.
— Нет-нет, настолько глубоко притирания не действуют. Из-за раздражения кожи после бадяги ускоряется кровоток, и это поможет синяку рассосаться быстрее. А наутро — арникой, чтобы убрать покраснение. Это если совсем по-простому. Могу объяснить подробней, как мне рассказывал наш целитель.
— Не надо. — Я покачала головой. — Общий смысл примерно ясен, а вот подробностей могу и не понять.
Оливия кивнула.
— Только это больно.
— Думаю, не больнее, чем удар в челюсть, — хмыкнула я. — Валяй, если не жалко. В смысле притираний не жалко.
Она улыбнулась.
— Не жалко. Если хочешь, я закажу у нашего целителя для тебя. Судя по всему, пригодится.
— Я подумаю, спасибо, — ушла я от ответа. Незачем лишний раз говорить, что притирания от целителя, который пользует графскую семью, мне, скорее всего, не по карману.
Оливия вытащила из того же сундучка плоскую широкую палочку, осторожно нанесла мне на лицо бурую мазь.
— Ничего не чувствую. — Я потянулась потрогать, но Оливия перехватила мою руку.
— Погоди, когда будешь смывать, почувствуешь. Держи четверть часа.
Четверть часа так четверть часа. Я покосилась на рубаху, сброшенную после утренней пары. Пожалуй, надо все же сходить к портнихе и разориться еще хотя бы на одну. Прямо сейчас мне хотелось только спать, а не возиться со стиркой.
Нет, мало ли, что принесет завтрашний день. Лучше выстирать сегодня — и пропитанную потом после «физухи», и ту, что я скинула сейчас. В принципе, ее еще можно было бы надеть завтра на нулевую пару, чтобы добить окончательно, — но, опять же, кто знает, во что меня угораздит встрять и не останусь ли я завтра вообще без рубах.
Дейзи говорила, что рядом с прачечной есть сушильня, где магия постоянно гоняет теплый воздух, пропуская его через смесь угольного порошка и особым образом обработанной глины, чтобы удалить лишнюю влагу. К утру все будет сухим и свежим.
