Сиротка для дракона. Боевой факультет (СИ) - Шнейдер Наталья Емелюшка
Я выпрямила спину и обнаружила, что смотреть под ноги теперь не получается.
— Голову прямо, — не отставал он. — Никто не запрещает тебе, танцуя с одним кавалером, стрелять глазками в других, более того, лучше так и делать, чтобы не смотреть в его лицо постоянно. Однако глядеть себе под ноги — дурной тон.
— Но я не вижу, куда ступаю!
— А куда ты можешь ступить в бальном зале? — приподнял бровь он. — К тому же, чтобы вы ни с кем не столкнулись — забота партнера.
Еще и столкнуться можно?
— Но сейчас-то у меня нет партнера! А если я споткнусь?
— Здесь не обо что споткнуться.
И правда, эта часть полигона была вымощена так искусно, что выглядела гладкой, будто паркет.
— С правой ноги назад. Раз…
Раз-два-три… Я сбилась. Начала снова. Медленно, потом быстрее. Раз-два-три.
— У тебя хорошо получается, — сказал наконец Родерик. Я недоверчиво посмотрела на него, и он кивнул. — Правда, мне незачем тебе льстить. Теперь давай вместе.
Но вместе того, чтобы подойти и обнять, он замер в десятке шагов от меня, вопросительно глядя в глаза.
Ах, да…
Я едва заметно улыбнулась и опустила ресницы, сердце снова заколотилось, как будто все было по-настоящему.
Родерик двинулся ко мне, как никогда напоминая здоровенного черного барса. Или дракона, прекрасного в хищной красоте.
— Сияние ваших глаз затмевает все огни этого зала. — Мягкий бархат его голоса словно окутал меня теплым покрывалом. — Позвольте мне смотреть в них во время вальса.
Но вместо того, чтобы произнести «с удовольствием» или «конечно», я жалобно выдохнула:
— Ты меня дразнишь, да?
Слишком уж все это было… не из моего мира. Мира, где Родерик совсем недавно залечивал мне разбитую челюсть и отдал притирания для защиты рук от горячей жирной воды. Воздушные барышни, чьи глаза затмевают все огни зала, не бьют морды и не перемывают горы грязной посуды.
Он покачал головой.
— Нет. Просто то, что уместно на балу, здесь, — он огляделся, — выглядит чересчур вычурным. Как вечерние драгоценности за завтраком.
— Оно и видно, — вздохнула я. — Сияние этих огней, — я мотнула головой в сторону фонаря, — затмить нетрудно.
Я тут же испугалась своих слов — ведь на самом деле Родерик возится со мной уже невесть сколько, а я носом кривлю. Какие уж есть огни. Я-то тоже не принцесса.
— Я не хотела…
Он улыбнулся.
— Хорошо, будут тебе огни.
Исчез полигон. Исчезли деревья, ограда и фонари. Темное небо над головой сменилось расписным потолком — таким же невообразимо высоким, как небо. Сотни, если не тысячи, магических огоньков искрили, отражаясь в хрустальных подвесках люстр, бросали мягкие блики на паркет.
— И все же твои глаза сияют ярче, — улыбнулся Родерик, с поклоном подавая мне руку.
Я приняла ее, все еще слишком ошарашенная для того, чтобы ответить, сделала несколько шагов к центру зала вслед за ним.
— Кавалер всегда должен быть слева от тебя, — пояснил Родерик. Остановился, разворачиваясь. Положил руку мне на плечо. Зал заполнило теплое пение гобоя, следом рассыпались стеклянными каплями звуки арфы, наконец вступили скрипки, выплетая мелодию.
— До чего же красиво… — выдохнула я.
— Я люблю этот вальс. — На удивление, голос Родерика не разрушил очарования. — Мой первый шаг — с правой ноги вперед, твой — с левой назад. Раз, два…
Зря я боялась, что запутаюсь в ногах. Раз-два-три, раз-два-три, а потом не осталось ни счета, ни, кажется, самого моего тела, только моя рука в его руке, только музыка, только сияние бесчисленного множества огней. И биение сердца, кажется, одного на двоих.
Музыка остановилась слишком скоро. Я замерла, переводя дыхание.
— Тебя точно никто раньше не учил танцевать или якобы неумение было женской хитростью? — лукаво улыбнулся Родерик.
— Не вальс, — покачала я головой. — Просто ты замечательный учитель.
— Придется поверить. — Он посерьезнел. — Когда танец закончился, кавалер не сразу выпускает руку дамы, чтобы она сделала реверанс, опираясь на нее.
— Так? — Я присела, расправляя воображаемую юбку. Распрямляясь, пошатнулась — все-таки не каждый день я тренировала реверансы — и тут же оказалась в объятьях Родерика. Он начал склоняться ко мне и вдруг резко выпрямился, разжимая руки.
— Молодежь… — проскрипел за спиной старческий голос. — Не смущайтесь.
Стены зала истаяли, вокруг нас снова был полигон, освещенный фонарями. Ветер взметнул мои волосы, похолодил вспотевший затылок. Я поежилась. Очень хотелось развернуться и обругать человека, испортившего такое чудо. Или разреветься. Или сбежать в смущении.
— Добрый вечер, господин Орвис, — поклонился Родерик.
Значит, кто-то из преподавателей. Пришлось и мне оборачиваться и снова приседать в реверансе.
Оказывается, я устала: колени подгибались, и выпрямиться получилось с трудом. Надеюсь, со стороны это не было заметно. Преподаватель смерил меня острым взглядом, но, к моему облегчению, не стал комментировать синяки, а снова обратил все внимание на Родерика.
— Прекрасная иллюзия, — сказал старик. — Зрительный и слуховой компоненты в полной гармонии, просто замечательно. Я бы еще рекомендовал подключить обоняние — в пустом бальном зале был бы уместен запах мастики для паркета.
Родерик склонил голову. Выпрямился, снова колыхнулась магия. Я ожидала снова увидеть бальный зал, но вокруг нас возникла небольшая комната. В одной стене — камин, перед ним — ковер, пушистый и мягкий даже на вид. Затрещали дрова, источая легкий запах дыма и смолы, качнулся маятник на высоких часах рядом с камином. Щелкнули стрелки, остановившись на двенадцати, раздался мелодичный звон, и все исчезло. Мы снова стояли на полигоне.
— Намного, намного лучше, — кивнул старик. — Зачет за мой курс вы получили, завтра зайдите ко мне с зачеткой, и можете больше не посещать ни лекции, ни практические занятия.
— Спасибо, господин Орвис, — поклонился Родерик.
— Не стоит. Приятно видеть, что мои уроки не пропали втуне. Доброй ночи.
Он удалился, стуча палкой. Родерик медленно выдохнул и пошатнулся.
— Что с тобой, — встревожилась я.
— Ерунда, с магией перебрал.
Даже в теплом свете фонаря было видно, как он побледнел.
— Ерунда, — повторил Родерик. — Отосплюсь, и все будет в порядке.
— Тогда пойдем.
На самом деле мне не хотелось расставаться, но магическое истощение — вовсе не ерунда, от него и умереть можно. Может, гордость и не позволяет Родерику признаваться в собственной слабости, но я-то не слепая.
Он взял меня за руку, переплетая пальцы. Не удержавшись, я погладила его запястье.
— Спасибо. За притирание. За урок. И за чудесную иллюзию.
— Не за что, — улыбнулся он и вдруг остановился. Рассмеялся. — Нори, у тебя будет платье. — Подхватив за талию, он меня закружил. — Самое красивое платье, и пусть все лопнут от зависти!
— Нет! — выдохнула я.
Внутри словно что-то оборвалось.
Платья дарят любовницам. Содержанкам. Хуже только принять в подарок нижнее белье.
Родерик опустил меня на землю, нахмурился, заглядывая в лицо.
— Нори?
— Зачем? — Я прокусила губу, чтобы не полились слезы. — За что?
— Я не понимаю…
— Все ты понимаешь! — Я полезла в карманы за притираниями, что он мне подарил. — Вот, возьми обратно. И скажи, сколько стоит урок танцев. Я верну. И завтра верну артефакты.
Он склонил голову набок, брови сдвинулись к переносице.
— Что ты несешь?
— Да, я бедна как церковная мышь, но это не значит, что… — Голос сорвался. Я сунула пузырьки с притиранием в его ладони, вздрогнула от прикосновения. — Спасибо за все, но…
Он запихнул их мне в карманы прежде, чем я успела отстраниться. Перехватил меня за запястья.
— Что ты себе надумала, дуреха?
— Пусти! — дернулась я.
— Не пущу, пока не выясню, что на тебя нашло.
— Платье! — выдохнула я. — Я не содержанка!
Он нахмурился сильнее, а потом вдруг расхохотался. Хохотал и хохотал так, что, кажется, даже слезы выступили. Хватка ослабла, и я высвободилась. Сунула руки в карманы, сжала его подарки, борясь с желанием запустить их ему в лицо. Нет. Родерик действительно меня оскорбил, но хватит на сегодня драк, да и я, хоть и не барышня, но и не рыночная торговка. Пусть себе смеется. Надо просто уйти, а притирания верну завтра вместе с артефактами, и пусть только попробует не взять!
