Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
Стас не оставил мне ничего — ни контакта, ни права следующего хода. Я собирала его будто по каплям. Кто-то видел его у детей в больнице, и я узнала, что он их регулярно навещает. Что-то долетало до меня от Игоря. Он рассказал, что Стас решил остаться жить в доме отца, пока восстанавливает приют.
— Но ты же ему скажешь, что он станет папой?
— Игорь…
Ну вот как объяснить мужчине, что это признание повлечет слишком много всего, с чем я сталкиваться не хочу? Я не хочу услышать о том, как мы будем воспитывать этого ребенка раздельно. Или о том, что он вообще этого ребенка от меня не захочет. Или что его вообще моя судьба больше не интересует.
Сколько раз я представляла себе реакцию Стаса, и каждый раз едва приходила в себя. Нет, конечно, мне придется узнать его мнение, но я не хочу, чтобы эта новость стала единственной нитью, которая нас снова свяжет… Я начинала думать, что за всю жизнь меня никто не выбрал, и что единственный мужчина, который это сделал, попробовал уйти, но я не дала, привязав его ребенком. А потом меня неизменно било мыслью, что я вообще не имею права на Стаса после того, что сделала…
Нет, уж лучше я буду любоваться снегом.
— Ничего…
Рано утром я прошла по белому полотну двора к своей машине с веником, отряхнула ее от снега, завела двигатель и застыла, глядя, как по лобовому стеклу бегут ручьи от теплого воздуха в салоне. Как же хотелось согреться… Только внутри что-то застыло и не желало давать тепла.
Еще и чужое сердце…
Я не знала отца Стаса и Игоря, но теперь зачем-то разговаривала с ним иногда, будто бы он стал моим ангелом-хранителем. А он и стал. Его сердце продолжало жить в моей груди, и это временами сводило с ума. А сейчас у меня в сумке лежало мое собственное сердце, которое не выдержало моих ошибок. И я собиралась отвезти его вместе с отчетом профессору Видальскому. Хотелось, чтобы все это имело хоть какой-то смысл…
Карп Алексеевич ждал меня в лаборатории. Я бодро прошла к столу у окна, за которым он сидел с микроскопом.
— О, Ива, здравствуй, — обернулся профессор. — Присаживайся быстрее, тебе нельзя сейчас нагружаться…
Да, он просил меня подождать с визитом и отчетом, но мне хотелось побыстрее поставить в этом всем точку.
— Здрасьте, — хрипло поздоровалась я, усаживаясь и натягивая на лицо маску вежливости.
Но это не помогло. По щекам покатились слезы.
— Ив, — профессор взял меня за руки и крепко сжал, — не описать словами, как я рад, что ты выжила…
Я кивнула.
— Разбитое неразделенной любовью сердце не пригодно для таких экспериментов… Когда тебе не отвечают взаимностью, такие жертвы тяжело переносятся…
— Он ответил, — мотнула я головой.
— Вот как?
— Да, — вздохнула я. — И я беременна.
— О, это… — Карп Алексеевич растерянно улыбнулся, — очень неожиданное побочное действие…
Я шмыгнула носом, улыбаясь. И тут же спохватилась.
— И, вот, — потянулась к сумке и вытащила из него контейнер, — мое сердце.
Профессор покачал головой, глядя не контейнер на столе.
— То есть, отдача прилетела полностью тебе, — резюмировал он, переводя на меня взгляд.
— Да, — кивнула я. — Фактически. Но, думаю, использовать результаты моего случая будет невозможно.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что слишком много чувств с реципиентом. Я была уверена, что ударит его. Даже сердце ему искала запасное на всякий случай, когда действие ЭЭМ закончится… Но потом почувствовала, что это будет не он. Что я не хочу, чтобы ударило его, понимаете? А потом, в него же стреляли. Если бы стреляли в меня, удар мог принять он. Такие переменные сложно восстановить в другом случае…
— Значит, думаешь, чувства играют роль.
— Они всегда играют роль. Вы же знаете.
— Ты тоже знала, когда использовала эту экспериментальную формулу. Ты рисковала сознательно, потому что не могла по-другому…
Я кивнула. Только профессор думал, что я спасаю любимого мужчину, а я спасала ненавистного, который потом стал самым дорогим.
— Все еще сложнее, — подняла я на него взгляд и вздохнула.
Когда я объяснила профессору все, опустив свою причастность к покушению на Стаса, за окном начало темнеть и снова пошел снег.
— Запутанная история, — заметил он осторожно. — Но, думаю, ты согласишься — эту ЭЭМ в первоначальном виде вряд ли было возможно рекомендовать для использования в широкой практике.
Я кивнула. Влюбленные в коллег хирурги с чувством вины редко встречаются в операционной. Да и не каждый окажется таким идиотом, чтобы рисковать своей жизнью.
— Да, эта ЭЭМ абсолютно бесполезна для использования. Я это установила.
— Не совсем так. Манипуляции можно дорабатывать, дозировать в конце концов. А вероятность того, что у больного окажется любящий партнер, довольно велика…
— Сложно будет рассчитать вот так внезапно…
— Рассчитать и взять согласие заранее, — улыбнулся Карп Алексеевич. — Ив, это может быть большим шагом вперед — возможностью для ослабленных пациентов получить шанс на реабилитацию. Ведь если откинуть все эмоциональные факторы, ты вытащила реципиента с того света дважды. И совершенно логично, что твое сердце не выдержало. Но не все пациенты в такой связи будут вынуждены рисковать своей жизнью…
Я вздохнула. Меня это все сейчас интересовало в последнюю очередь, но ведь я приехала ставить точку…
— Тебе стоит продолжить работу с этим открытием. — Он вздохнул. — Но решать тебе. Чаю?
— Да, — судорожно кивнула я.
Пока мы направлялись в каморку профессора, мой мобильный вдруг пиликнул, принимая сообщение от незнакомого абонента. И я замерла посреди коридора, открыв текст послания:
«Ива Всеславовна, вам предписано явиться завтра на допрос по делу о покушении на жизнь Станислава Андреевича Князева». К сообщению прилагалась ссылка на официальный документ, время встречи и адрес — главное отделение прокуратуры…
Глава 13
Я не спала всю ночь.
Думала позвонить Горькому, но решила, что сначала разберусь, чего от меня хотят. Может, просто поговорят и отпустят, а я буду его дергать. Если возникнут проблемы, тогда и позвоню. Только тот факт, что никого из больницы пока не
