Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
— Это правда?
— Нет.
— Понятно. Найду его, не переживай.
— Спасибо.
Когда я врала Стасу, не могла подумать, что он использует это по-своему. Это теперь становилось понятным, что он решил не терять даром времени и спасти ребенка, рискуя собой. Стас был уверен, что потери понесет он в любом случае. А еще он мне верил.
Только в груди вдруг потеплело, а сердце споткнулось и забилось уже спокойно. Будто коснулся его кто-то, согрел и пообещал, что все будет хорошо…
— Стас… — позвала я в тишине, хватаясь за ребра.
— Ива Всеславовна, — влетела в раздевалку медсестра, — Игорь Андреевич вас срочно зовет…
***
Он выстрелил в ту секунду, как я кинулся на него. Второй отшатнулся и упал, будто его кто-то сложил. Я рухнул следом, чувствуя, как в груди разливается знакомая пустота и стремительно заполняется жгучей болью.
— Стас?! — рявкнул вдруг кто-то рядом.
Горький. Вовремя, ничего не скажешь.
— Ну вот теперь тебе можно сунуться, — усмехнулся я.
— Идиот, — выругался он.
— Марк! — просипел я, когда он принялся меня осматривать. — Мой волчонок где-то тут, он кричал.
Давид бросил меня, выхватил мобильник и поднялся на ноги. Слышал, что параллельно вызывал помощь, а на фоне его брани скулили волки — не все отбросили копыта от моей расправы, успели обернуться и спасти свои жизни. Мелькнула мысль, что, может, и Ветлицкий порадует вторым шансом, и я все же спущу с него шкуру живьем. Я криво усмехнулся этой мысли, чувствуя, что как-то дышится все легче. И будто умирать я вовсе и не собираюсь. Оборачиваться — тоже. Сердце только сбивалось в груди, барабанило с надрывом, но останавливаться не собиралось.
— Сидеть тут, я сказал! — орал Горький на ползающих в ногах волков. — Все задницы прижали к земле! Оставаться на месте!
Я перевернулся на живот и тяжело сел. Может, пуля прошла вскользь?
— Марк жив, — вскоре сообщил Давид и бережно опустил пацаненка без сознания рядом. — Скорее всего черепно-мозговая…
Я потянулся к нему:
— Марк, держись…
— Это было глупо, Стас, — раздраженно вставил Горький.
— Зато у ребенка есть шанс. И ты не хуже меня знаешь, что слухи о твоем участии в судьбе моего приюта долго бы сдержать не удалось. Неизвестно, кто покровительствовал Ветлицкому.
— Зато есть шанс узнать.
— Он жив?
— Обернулся, но валяется без сознания. Я его стреножил.
— А говоришь, глупо. Хрен пристрелишь гниду… Скорая едет?
— Куда тебе попали? — вдруг тревожно потребовал Горький и дернул меня за плечо, вынуждая выпрямиться. Я опустил взгляд себе на грудь. Дырка на футболке была. Рана от пулевого — тоже. Кровь растеклась по ткани, но будто уже остановилась и запеклась. Давид напряженно сощурился на рану, а до меня дошло… Внутри все снова похолодело, а в области сердца сковало льдом. Я больше не чувствовал сердцебиения, которое раздражало все это время.
— Звони Игорю!
Глава 11
Все было дерьмово.
Игорь оперировал, как дьявол. Я еще не видела его таким. Казалось, он только убрал руки от одного сосуда, а уже прижигал другой. Команды звенели в раскаленном от напряжения воздухе операционной, и даже у меня от них противно подрагивали ноги. Каждый боялся лишний раз вздохнуть. И все понимали — эта операция для отца Игоря будет последней.
— Еще крови!
— Давление падает…
— Фибрилляция. Будет остановка!
— Заряд!..
— Есть пульс!
Я видела, как льется пот ручьем со лба Игоря. Наверное, ни в кого он еще так не вцеплялся. И понимала, что именно мне предстоит уговорить его отступить. Но мне было страшно.
— Что там со Стасом? — глухо поинтересовался он, пристально глядя в раскрытую полость.
— Горький обещал, что найдет его, — сдавленно сообщила я.
Все ждали, не откроется ли нового кровотечения. Последнего. От запаха крови тошнило все сильней. А когда перед глазами вдруг потемнело, я только и успела, что отшатнуться от операционного стола. Кто-то вскрикнул, и все смешалось в кровавом калейдоскопе. Взвизг приборов, обозначивших новую остановку сердца, донесся до меня откуда-то издалека, а грудь вдруг как-будто прошило раскаленным ножом…
— Ива!
— Игорь! — вскрикнула я, и пол окончательно ушел из-под ног, голова закружилась и наступила темнота.
***
Игорь трубку не взял. И невозможно было выяснить, что там вообще в больнице происходит. Но ясно было, что ничего хорошего.
— Как он? — нетерпеливо поинтересовался я у врача, осматривавшего Марка в карете скорой.
Тот стонал, глядя на нас мутным взглядом.
— Нужен рентген, пока что сложно сказать, — хмурился доктор. — Вы — отец?
— Опекун.
Меня тоже осмотрели. От пулевого осталась только царапина, будто в меня не выстрелили, а пырнули чем-то не особенно острым. Все, что мне осталось — лишь тупая боль в ребре.
— Стас, — улыбнулся Марк разбитыми губами, наведя на мне резкость.
Крепко твари его уделали. Кроме травмы головы на нем было не счесть синяков и царапин.
Я взял мальчишку за руку:
— Ты — молодец, мелкий. Все будет хорошо.
Он судорожно кивнул.
— Наши как?
— Все живы.
— Везем! — скомандовал доктор, и я выпустил руку Марка, пообещав, что мы скоро увидимся.
Когда Горький организовал работу своих оперативников, мы прыгнули в машину и помчались в Москву. Только чувство, что никуда уже не успеть, наполняло грудь холодом, будто вместо бьющегося сердца у меня теперь дыра. И было странным образом не согреться.
— Не дозвонился? — поинтересовался я.
Закралось подозрение, что Давид уже что-то знает — уж слишком выразительно он давил на педаль и стискивал руль.
— Ива в критическом состоянии, — процедил, не глядя на меня.
Тусклый свет города вдруг стал слишком ярким, и я зажмурился, для надежности спрятав лицо в ладонях. Но стоило оказаться в темноте, сразу увидел ее. Картинки наших с Ивой нескольких дней замелькали калейдоскопом, рождая приступ мигрени. Только все перестало крутиться, и я отчетливо увидел, как Ива стоит с сигаретой на крыльце Горького. В ошметках тумана, бледная… Будто докурит и шагнет за забор…
И, главное, никого тут не обвинить, как я привык. Ну, разве что самого себя в том, что поверил ей. Хотя, может, и она не знала всех последствий… Но в это
