Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
Он коротко сжал мое плечо, и послышались шаги. А я остался один.
Все внутри рвалось от какой-то необъяснимой потребности куда-то бежать, искать ответы, просить прощения и выть на луну от бессилия… Но я смог сделать шаг в палату и закрыть за собой двери. Несколько шагов, которые разделили нас с Ивой, показались самыми тяжелыми за всю жизнь. Я опустился на стул рядом с кушеткой и сгорбился, глядя на лицо Ивы.
Навалилась тяжесть такой вины, что захотелось сдохнуть.
— Ну и зачем ты мне наврала? — прошептал, морщась, будто лимон сожрал. Звучало жалким оправданием. Но я бы сделал все точно также, будь возможность переиграть. Марк бы не протянул долго. Отец не перенес ранения… И только Ива не должна была тут лежать. Но она лежала. И приборы мерно пикали в такт сердцебиению, на которое мое собственное сердце уже не отзывалось, хоть и привычно разгонялось в груди будто в надежде достучаться.
— Я ведь знал, что ты мне врешь…
Ее рука в моей ладони показалась прозрачной и ледяной. Я сжал ее тонкие пальцы, пытаясь согреть, и прижал их к губам.
— Держись, Ив, — прошептал я сдавленно. — Это так странно, что в твоей груди бьется сердце моего отца… Хотел бы он этого? Думаю, да. Он был бы счастлив узнать, что спас тебе жизнь. Я надеюсь, что он это знает.
А еще странно то, что я всю жизнь обвинял Игоря в смерти матери, а теперь самому предстоит жить с памятью о том, что, если бы не я, отец бы не словил пулю. Мой дерзкий вызов Ветлицкому привел меня к потере… Меня и Игоря.
— Я отвел Игоря к Яне… — Как и когда Горький оказался в палате, я даже не понял. — Прими соболезнования.
— Спасибо.
— Я только сейчас узнал, что пересадку делал не Игорь.
— Не представляю, что бы ему пришлось пережить…
Мы помолчали немного.
— Держи меня в курсе, — попросил Давид. — Я бы не хотел сейчас Игоря беспокоить.
И он протянул мне мобильник Ивы.
— Ладно. Ты тоже…
— Если захочешь сам разобраться с Ветлицким… — Давид замялся перед тем, как закончить столь неоднозначную фразу. — Я еще не оформил его «живым».
Он вышел, не дождавшись ответа, а я остался в тишине с этими его словами. Нет, никакой жаждой мести кровь не вскипела. Это не вернет отца. Не отменит собственных ошибок. Не спасет сердце Иве. Я больше не хотел об это мараться. Я просто хотел держать Иву за руку и не дать уйти, если она вдруг надумает.
— Я не отпускаю тебя, поняла? — И я сжал ее руку крепче. — Даже не думай об этом. Ты мне должна объяснить все. Какого черта пожертвовала собой ради Игоря. Или не ради него. И зачем врала, что тебе ничего не будет… Черт. Я несу бред какой-то, не слушай. — Тут я с удивлением обнаружил, что по щеке скатилась слеза. А последний раз я плакал, когда умерла мать. — Мне еще отца нужно похоронить… Но сначала я дождусь тебя. Поняла? Ты проснешься и пообещаешь, что никуда не уйдешь.
Я просидел в палате весь день. Временами являлись врачи, осматривали Иву и оставляли нас снова одних. Я ничего у них не спрашивал, не было сил. А к вечеру явился Ярослав. Кажется, я задремал сидя и едва не упал, когда он подхватил меня за плечи:
— Осторожно…
— Черт, — мотнул я головой и тут же спохватился: — Она дышит?
— Конечно. — Ярослав подошел к Иве, взглянул на приборы и взялся за стетоскоп. — А скоро должна очнуться…
— Не затянула она с этим? — тихо поинтересовался я, остервенело потирая лицо.
— Нет, все нормально, — покачал он головой, принимаясь за обследование. Я нетерпеливо ждал, подглядывая за движением его руки. — Все нормально. Ива стабильна, анализы в норме, сердце… оно идеально подошло.
— А то, что отцу было шестьдесят лет…
— Его ресурса хватит на целую жизнь. Это обусловлено регенерацией. И, хоть у Ивы сердце регенерировать больше не будет, это не доставит проблем. На черном рынке на сердца оборотней огромный спрос. В Канаде запрещена пересадка органов оборотней.
— Тут я не в теме…
— Тут тоже запрещена, — вдруг послышалось хриплое, и я резко обернулся к Иве.
Она еще не открыла глаза, но уже повела головой в мою сторону и сжала пальцы в моей руке. Я сдавил их сильней положенного, но желание вцепиться в Иву мертвой хваткой было непреодолимо.
— Князев, мне руки еще понадобятся, — прошептала она и открыла глаза, часто моргая.
Ярослав склонился к ней с другой стороны:
— Ива, как себя чувствуете?
— Сносно, — скосила она взгляд на него. — Вы кто? Еще один Князев?
— Да, — усмехнулся он. — Ярослав Князев, кардио- и нейрохирург.
— Игорь рассказывал о вас, — слабо улыбнулась Ива. — Вы его дядя.
— Точно.
— А выглядите, как старший брат.
— Я ненамного старше.
Повисла пауза, в которую Ива перестала улыбаться и перевела на меня тревожный взгляд.
— Все хорошо. — И я сжал ее ладонь обеими руками.
— Ива, — Ярослав замялся, подбирая слова, — ваше сердце не выдержало, и пришлось сделать пересадку от донора. Операцию провел я.
Грудь Ивы судорожно дернулась, и она болезненно поморщилась.
— Откуда донор? Так быстро нашли?
— Вы были в приоритете, — спокойно отозвался Ярослав, готовый к этому допросу.
— Кто-то умер в больнице…
— Да. И сердце идеально подошло.
А я слушал Ярослава и думал, что, видимо, врачебная ложь во благо за обычную не считается. Иву сейчас тревожить нельзя, а правду о ее новом сердце ей будет непросто принять. Только мои руки взмокли, и сердце снова ощутимо забилось в груди, будто мы с Ивой еще были на привязи ее колдовства.
— Спасибо, Ярослав. — Она кивнула, принимая услышанное. — А как вы тут оказались? К брату прилетели?
— Да, — идеально ровно прозвучал его голос.
— Как он? — встревожилась Ива.
— Как раз собираюсь к нему после вас. — И снова его голос не дрогнул.
Во рту пересохло. Становилось понятным, что с врачами мои детекторы сбоят. Подумалось, что, может, и у отца с матерью так было? И пришло
