Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
— И с Игорем мы, кажется, пришли в норму. Правда, не моя это заслуга, но все же. Думаю, дальше будет все хорошо. Ты должен это увидеть.
У кого-то все точно должно наладиться.
Но не у меня.
Потому что мне нужно вытащить своего щенка. И воздать твари, которая решила, что может стрелять в тех, кто мне дорог, по заслугам. Задача непростая, но для того, кто уже ничего не боится — вполне подъемная.
Найти Данила Ветлицкого будет не сложно. Горький же сказал, что тот из кожи лезет, изображая примерного гражданина. Ветлицкий уверен, что я до него не дотянусь. Что все, на что меня хватило — выжить после пулевого и куда-то сбежать от распоряжения о задержании. Скотина ведь только поэтому разорил мою нору, уверенный, что я уже не заступлюсь за своих. Но сдохнуть и не объяснить ему всех его заблуждений я не могу.
Я сжал ладонь отца крепче и следом выпустил, поднимаясь. Оставалась одна задача — незаметно уйти из больницы тем самым черным ходом, через который меня вела Ива. Ключи от ее машины я подло спер.
Простит ли она мне, что я ни во что не поставил ее трогательное предложение «жить долго и счастливо» вместе? Надеюсь, нет. И еще хотелось надеяться, что она делала его серьезно.
Я вышел из палаты отца в коридор, погруженный в мрачные мысли, и едва успел осознать, что внутри снова застучал стук ее шагов. Прямо как в первый день, когда ее увидел. Скользнув за угол, я замер, прислонившись к стенке и прислушался. Ива и правда объявилась на этаже — кажется, направлялась к отцу. Я слышал ее шаги, запах и частое напряженное дыхание и еле сдерживался, чтобы остаться на месте. Но вот она взялась за ручку дверей палаты отца и вошла внутрь. Щелкнул замок, а я оттолкнулся от стенки и быстро зашагал к противоположной лестнице.
***
Сегодня город казался особенно нервирующим. Резкие сигналы авто, нервные водители и слишком яркие огни будто играли на воспаленных нервах. В салоне пахло Ивой, а сам я все вспоминал ее слова, голос…
«Я не дам тебе умереть. Слышишь? Не дам…»
В глотке пересохло. Я остановился у какого-то магазина и купил бутылку воды. Ко всему прочему, пошел мокрый снег.
План мой был весьма прост и незатейлив.
Одинокого волка, загнанного в угол, мало кто может остановить из своих. Это очень особенное состояние отчаяния и решительности. Я зачем-то опустил взгляд на руки и раскрыл ладони. Никогда раньше не приходило такой мысли, но как же много всего можно сделать этими руками противоречивого. Еще вчера я держал Иву, чувствовал ее рядом и гладил ее кожу…
…а сегодня я буду убивать.
Грудь наполнилась тяжестью, сердце набрало обороты.
Ива меня потеряла?
Я улыбнулся, поднимая голову к небу, вздохнул… и сердце, сбившись с ритма, будто приняв сообщение по нашему личному каналу связи, успокоилось.
Охрана Ветлицкого почувствовала меня задолго до того, как увидела. Но это не было неожиданностью. Они встрепенулись у машины, заозирались… Все же сметающее чувство опасности для городского волка — явление не такое привычное, как холод оружия в ладони. Только они не успели схватиться за пушки. Я даже не прятался. Быстро прошел между мусорным баком и грузовиком и направился к ним, не давая шанса опомниться. Когда в мозгу взрывается животный страх, его топит в панике. Такая она — наша природа. И эти крепкие ребята не стали исключением. Когда Ветлицкий с мобильником у уха показался с черного входа своего клуба, его ждал только я. Но он этого не видел, занятый какими-то перепалками с собеседником на том конце связи. И даже удивиться не успел, когда получил по морде и полетел рожей в салон своего же автомобиля.
— Ну что, Даня, — усмехнулся я, усаживаясь за руль, — куда едем?
Ветлицкий собрал на своей лысой башке столько складок, будто был шарпеем во второй ипостаси, а не волком. Он полулежал на переднем сиденьи, вжимаясь в спинку кресла, и тяжело дышал, слизывая кровь с разбитых губ. Но это не тянуло даже на пробник того, что я планировал с ним сделать к концу этого всего.
— Князев?! — наконец, прохрипел он удивленно, проморгавшись. — Ты совсем охренел?!
На это я схватил его за воротник хрустящей рубашки и красноречиво сжал пальцы, перекрывая ему кислород:
— У меня нет времени на твой блеф. Где мой щенок?
Данил попытался схватиться за мои запястья, хрипя и дергаясь, но я непринужденно их стряхнул, впечатывая его рожей в парприз.
— Стас, — забулькал он, выпучив глаза, — я не знаю!..
Парприз безнадежно испортился от очередного акта убеждения Ветлицкого в том, что он очень неправ.
— Он где-то у тех, кто…
— … Жег моих детей в приюте! — рыкнул я. — Быстрее, Даня! Шевели мозгами! Куда едем?!
— Ладно-ладно! Но я там не управляю!
— Это мы потом обсудим. А если там не будет моего щенка, я с тебя шкуру спущу!
Говорить ему, что я спущу ее в любом случае, я не стал. Вскоре у меня была точка на навигаторе и Ветлицкий, хрипящий на переднем сиденьи. Он постоянно сглатывал кровь, заплевывая ей светлый дорогой салон, а меня начинало тошнить от этого запаха.
— Так с чего ты решил, что я прощу тебе покушение на меня? — решил разбавить я вонючую тишину.
— Я не покушался на тебя, — прохрюкал он, запрокидывая голову и тяжело дыша. — Знаю, ты думаешь, что это мои в тебя стреляли на стоянке. Но нет. Да и мои бы не промазали. Я таким шансом разбрасываться бы не стал. Сам был удивлен.
— Как интересно, — усмехнулся я невесело. — А все остальное — тоже не твоих рук дело?
— Ну почему же? Остальное — моих. Грех было тебя не добить, раз кто-то другой не смог.
Что-то он оборзел. Но снова бить я его не стал. А то прибью еще ненароком.
— И то верно, — процедил я.
— Тебя не оставят живого, Князев, — снова усмехнулся Ветлицкий. — Даже если меня прибьешь…
— Ну нам с тобой не привыкать расплачиваться шкурой за свои ошибки. Ты с потерей своей, смотрю, смирился. Даже торговаться не будешь?
— А есть смысл? — растянул он окровавленные губы в кривой усмешке, и я отвернулся.
Нет, надежд я
