Не открывайте глаза, профессор! - Лея Болейн
— Сдо-о-о-охни, он мо-о-о-й! — взвыла она и кинулась на меня, вытянув вперёд когтистые лапы. Слишком быстро — я не успела бы ни отпрыгнуть, ни выставить перед собой, к примеру, стул. Только зажмуриться … Профессор рыкнул — но в человеческом виде сделать он так же ничего не мог, а его преображение требовало места и — времени.
Возможно, обезумевшая гарпия намеревалась не просто впиться в меня когтями — разорвать на части живот, судя по направлению её вытянутых лап. И она непременно достигла бы успеха, если бы не выросшее на её пути неожиданное препятствие.
Фэрл Вэрген кинулся наперерез Аглане. Кажется, он кричал что-то вроде «доченька, успокойся!», но утверждать безапелляционно я бы не стала… В любом случае именно он попался гарпии под когти первым — и она отшвырнула его в сторону, не глядя, как шёлковую куклу. Именно безвольной куклой фэрл отлетел к стене, ударился об стену и затих на полу. Из разбитого лба полилась кровь — я не видела её, но почувствовала запах и меня замутило.
Целительская магия бунтовала.
Само по себе подобное препятствие не остановило бы гарпию и на миг… но всё же что-то человеческое, точнее, что-то осознанное всё же осталось в ней, и она бросила на тело названного отца короткий взгляд.
Этой заминки хватило Мортенгейну, чтобы всё-таки обернуться, а мне — вцепиться в подвернувшийся стул. Профессор оказался передо мной, заслоняя меня от обезумевшей твари.
Гаприя открыла рот — её язык оказался раза в три длиннее человеческого, узкий, раздвоенный и неестественно серый. Заклекотала — и опять ринулась на меня.
На нас.
Я не стала ждать продолжения событий и метнула в неё стул. К сожалению, именно этот момент Мортенгейн избрал для того, чтобы попытаться сбить в полёте бывшую невесту.
Мой стул с нечеловеческой меткостью угодил профессору в голову, и то завалился в сторону. А потом я услышала клёкот и злобный визг гарпии, лицо, точнее, верхнюю часть лица обволокло что-то густое и вязкое. Я почувствовала нестерпимую жгучую боль и увидела — темноту. Именно так, я не закрывала глаза, но мир вокруг померк, стало душно, словно сузилась гортань. Из последних сил, плохо соображая, что делаю, с силой выдернула из навалившейся, топчущей меня когтистыми лапами гарпии перо, острое, словно наточенное лезвие, и махнула вслепую рукой. Твёрдый очин вошёл во что-то мягкое, пальцы ощутили влагу.
А потом я, наверное, умерла.
«Болевой шок и интоксикация из-за яда. Слепота», — возразило угасающее сознание целителя. Сопротивляться накатывающему мраку не было сил.
Глава 24
В реальность я возвращалась постепенно, шаг за шагом. Сначала вернулось осознание себя — я, Матильда Вэйд, будущий целитель, адептка третьего курса Виснейского Храма Науки. Человек, увы, обычный человек. Потом постепенно стало ощущаться тело: одна нога, другая. Руки. Спина — позвонок за позвонком. Голова — тяжёлый, просто-таки чугунный затылок упирался в некую ровную твёрдую поверхность. Как же болит голова… а вот лицо выше губ не чувствуется вообще. Веки не поднимаются, даже нос не получается сморщить.
Я лежу на спине, под коленями что-то округлое, подушка или валик из одеяла.
И ничего, абсолютно ничего не вижу… Я облизнула пересохшие губы. Поднесла руку — слабую и тоже неестественно тяжёлую — к лицу. Верхнюю половину лица закрывала повязка из плотной ткани, дышать предполагалось ртом. Боли не было, но это ничуть меня не успокоило.
Последней вернулась память о недавних событиях. Праздник падающих звёзд… Мортенгейн, танцующий со счастливой Агланой… Фэрлы и дуплишия… Истай…
Гарпия.
Боги тёмного горизонта!
От осознания случившегося и его последствий, от жгучей досады я чуть не завыла в голос. Матильда-Матильда! Хотела ты посмотреть на своего профессора «в последний раз»? Ну, вот и посмотрела, именно что в последний, не в бровь, а в глаз, как говорится, довольна? Ты, жалкая безродная человечка, не обладаешь регенерацией дуплишей. И если Мортенгейну потребовался целый лунный цикл на то, чтобы восстановить зрение, тебе не хватит всей жизни. Ты знаешь, что такие глубокие химические ожоги роговицы у людей не лечатся.
Я представила, как выгляжу со стороны: жуткие белёсые глаза без ресниц и бровей, сморщенная бело-розовая мёртвая кожа вокруг, уродливые рубцы… В голове снова зазвучал механический голос кого-то из преподавателей: «в области гипертрофических и келоидных рубцов часто наблюдаются нарушения пигментации — локальное потемнение или побледнение вплоть до обесцвечивания…»
Что ж.
Плакать теперь точно смысла нет, успею ещё нареветься… жизнь длинная. Стоило подумать о перспективах.
Учиться и работать целителем, как мечталось мне и маме, я, конечно, не смогу. Мортенгейн… все его слова про женитьбу, обращения «любовь моя» и прочее, разумеется, были клоунским фарсом, желанием позлить Аглану, её приёмных родителей и родную матушку. Достаточно было вспомнить ехидную интонацию, то, что и как он говорил…
Однако про запечатление и потребность во мне, точнее — в моём теле — он не врал. Вряд ли последствия очередного столкновения с гарпией снимут его во мне физиологическую потребность… да и матушку можно будет подбешивать на регулярной основе, что для профессора явно ценно. Значит, возвращаемся к первоначальному сценарию: участь запертой во флигеле у родового поместью безотказной и бесправной любовницы дуплиша. Которая — что даже удобно — никуда не денется, не увидит, если что, других любовниц и законной жены…
Стоило признать: хоть я и влюбилась
