На грани миров - Даринда Джонс
— Ржавое корыто? — переспросила я потрясенно. — Ты имела в виду мой винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук»?
— Прекрати.
Я подавила смешок.
— Что? Ты что-то имеешь против моего винтажного мятно-зеленого «Фольксвагена-жука»?
— Я не шучу.
— Ты ее не уважаешь. Что мой винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» тебе вообще сделал?
— Я клянусь Богом, Дэфни, если ты произнесешь «винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» еще раз…
— Винтажный мятно-зеленый «Фольксваген-жук» еще раз. Когда твой самолет приземляется?
— Никогда. Я бросаю тебя в час нужды.
Я резко остановилась, задержав пальцы на искусно вырезанном куске лепнины.
— Ты знаешь, что я могу найти тебе замену.
Она фыркнула:
— Нет, не можешь.
— В моей жизни есть и другие люди.
— Нет у тебя никого.
— Некоторых из них можно легко повысить до друзей.
— Неправда.
— Ты относишься к этой должности несерьезно.
— Не…. Ладно, это вполне справедливо.
Я крутанулась вокруг своей оси, голова кружилась от радости, вдохновения и болезненного чувства страха. Даже если я смогу содержать дом, у меня никогда не получится уделять ему то количество внимания, в котором он так отчаянно нуждался. У меня просто не выйдет.
— Этот дом великолепен, Нэтт. Он древний, сырой и пыльный, но в нем столько потенциала.
— Прямо как у твоей вагины?
— Странно, что, хотя миссис Гуд скончалась всего три дня назад, кажется, будто никто не бывал здесь уже много лет.
— О, точнехонько как в твоей вагине!
Она тихо сказала что-то баристе, пока я, проходя через лабиринт смежных комнат, оказалась на кухне. Часть нее была настолько устаревшей, что казалась совершенно раритетной. Другая часть выглядела совершенно новой, с техникой, за наличие которой в своем ресторане я бы убила. Странное сочетание старого и нового, и каждый дюйм выглядел прекрасно.
— Знаешь, — сказала я, когда она вернулась на линию, — мою вагину посещали много раз за эти годы.
Я остановилась, чтобы получше рассмотреть дровяную печь, которой явно не пользовались уже много лет. Никогда не видела такую в реальной жизни.
— Ага-ага.
— Много, много раз.
— Как мой Домик Мечты Барби.
Я пораженно выдохнула:
— Ты сравнила мою вагину со своим Домиком Мечты?
— В общем, да. В реальном мире они оба одинаково бесполезны.
Мою вагину никогда еще так не оскорбляли за всю ее вагинальную жизнь.
— Ее очень часто посещали! Больше раз, чем Тадж-Махал!
— Рада слышать.
— Больше раз, чем США.
— Кого ты пытаешься убедить?
Я дико жестикулировала, не указывая ни на что конкретное.
— Да она использовалась чаще, чем Кардашьяны вводят пин-коды на картах!
— Продолжай петь, Белоснежка.
О-о, ну это была последняя капля.
— Слушай сюда, мисс Моя-Сексуальная-Жизнь-Лучше-Твоей! Множество мужчин посещали мою вагину. Десятки. Возможно, сотни, — мой голос повышался с каждым слогом. — Многие воины штурмовали эти врата и после возвращались лучшими людьми. Даже не думай забивать свою хорошенькую головку волнениями о моем особенном местечке. Лучше побеспокойся о том, чтобы…
Я замолчала в тот момент, когда повернулась и увидела высокого мужчину без рубашки, на теле которого было больше чернил, чем в газете «Нью-Йорк Таймс». Он стоял на моей — вроде как — кухне и вытирал руки полотенцем, оглядывая меня с головы до ног. То же самое делала и я. Не считая полотенца.
Два
Парни,
седина в бороде — это сексуально.
Оставьте ее в покое.
— Взрослые опытные тетеньки.
Если быть честной, у меня было на тысячу больше причин пялиться, чем у него. Он был растрепанным, неряшливым и поразительно красивым. При виде фотки такого красавца читательницы резко останавливаются на странице журнала, который прежде рассеянно листали. Как будто у них не было выбора. Как будто блеск в его глазах требовал их внимания.
Одним словом, он был ошеломляющим. Потому что ничто, кроме ошеломления, не заставило бы меня остановиться в этой конкретной ситуации. Я никогда за все сорок с лишним лет не назвала бы потенциального взломщика красивым. Мой мозг так не работал. Если бы он работал так, выживание сильнейших было бы спорным вопросом. А вся работа Дарвина — напрасной.
Хотя, опять же, все дело могло быть в килте.
Я впитала взглядом каждый сантиметр этого незнакомца за считанные секунды. Темно-рыжие, отливающие золотом волосы до плеч; плеч достаточно широких, чтобы нести на себе тяжесть всего мира. Короткая борода, лишь на тон светлее волос, с серебристо-седыми прядками, обрамляла идеальное лицо. Худощавое тело, явно вылепленное Микеланджело, казалось полным уверенности и невозмутимости.
А еще, конечно же, килт.
Святая Матерь Божья. Он был пошит из темной тонкой кожи, зубчатые края достигали середины икры, на несколько дюймов выше пары рабочих ботинок.
Добавьте к этому тот факт, что парень весь был покрыт татуировками, и я пропала. Забитые рукава. Татуировки на костяшках. С одной стороны шеи виднелись архаичные символы.
Но вишенкой на торте оказался гигантский черно-серый череп, занимавший весь торс. Темные глаза были почти такими же проницательными, как оливково-зеленые глаза мужчины. Те самые, которые мерцали под темными ресницами, пока он изучал меня.
После бесконечной борьбы за господство двух разных эмоций — страха и отчаянного, душераздирающего унижения из-за монолога о моей вагине — страх победил.
Он всегда побеждал.
Я схватила какую-то деревяшку, лежавшую на столешнице, и ткнула в его сторону.
— Не двигайся! У меня на линии 911.
Легкая улыбка тронула его губы и чуть не отправила меня в обморок.
— Это с ними ты обсуждаешь свое особое местечко? — поинтересовался он, делая глоток бурбона прямо из бутылки.
Желудок подпрыгнул, хотя сейчас вообще было не время для акробатики. Пришел час затаиться. Применить хитрость и коварство. Подготовиться к бою с ним. Или к побегу.
Скорее всего, к побегу.
Моргнув, я судорожно попыталась придумать правдоподобное объяснение тому, что разговариваю с копами о своей вагине. Объяснение, которое убедило бы этого языческого хулигана в том, что на линии точно копы, и на придумку у меня было буквально пять секунд.
Я одарила его своим лучшим взглядом и произнесла:
— Д-да.
Что за шикарный ход!
После такого заявления он точно удерет отсюда в любой момент.
Он же продолжил вытирать руки полотенцем, все еще не сводя с меня глаз.
В любой момент.
Вместо этого он заговорил вновь. Голосом, обезоруживающе похожим на виски с ирисками, который мои папы делали тем летом, когда мне исполнился двадцать один год. Сладкий, насыщенный и такой опьяняющий, что меня рвало два дня. Позже я поняла, что они использовали терапию отвращения[5]. Не помогло.
Он кивком указал на мою руку.
— Это не то, что ты думаешь.
