На грани миров - Даринда Джонс

Блин. Здесь был подвох. Точно был.

— Погодите! — окликнула я, когда женщина бросилась вниз по улице к припаркованному фиолетовому кроссоверу.

Она махнула рукой:

— Мой ассистент принесет копию документов сегодня днем!

Затем нырнула в машину, ударила по газам и крутанула передними колесами, пытаясь как можно быстрее оставить Персиваля — и меня — в зеркале заднего вида.

А я и понятия не имела, что бывают фиолетовые кроссоверы.

Я взглянула на сумку с застежкой-молнией, которую она вручила мне где-то между торнадо и ее блестящим бегством, и еще раз задалась вопросом, не совершила ли я только что самую крупную ошибку в своей жизни.

Она не дала мне никаких ответов по телефону, и, очевидно, что яснее не стало.

— Не понимаю, — сказала я три дня назад, когда адвокатесса позвонила мне. — Кто-то завещал мне дом?

— Да. Свободный и чистый. И весь ваш. Миссис Гуд оставила в своем завещании четкие указания, и я пообещала ей…

— Прошу прощения. Я не знаю никакую Рути Гуд. Должно быть, произошла ошибка.

— Она сказала, что именно так вы и ответите.

— Миссис Рихтер, люди не завещают незнакомцам свои дома.

— Она сказала, что это вы тоже скажете.

— И это даже не учитывая тот факт, что я живу в Аризоне и ни разу не была в Массачусетсе.

— И это тоже. Не знаю, что ответить вам, дорогуша. Миссис Гуд оставила очень четкие инструкции. Вы должны принять дом лично в ближайшие семьдесят два часа, чтобы вступить в наследство. В ином случае, он не может быть продан никому другому на протяжении года. Если вы не примете его, он просто будет стоять брошенный и беззащитный.

Брошенный и беззащитный. В мире не было других слов, заставлявших меня чувствовать себя более неловко.

Три дня.

Ладно, может, еще слово «сифилис».

У меня было три дня, чтобы решить.

И поныть.

Я повернулась к дому, известному как Персиваль, еще раз хорошенько взглянула на то, что оставила мне женщина по имени Рути Гуд, которую я никогда не встречала, затем забралась обратно в Букашку и припарковала ее на подъездной дорожке Персиваля.

В моей жизни было много странного и необъяснимого. Я словно притягивала странности. Бесчисленные друзья и коллеги отмечали, что, если в радиусе десяти миль есть нестабильное разумное существо, оно, в конце концов, найдет дорогу ко мне. Собака. Кот. Женщина. Мужчина. Игуана.

Однажды мне пришлось разыскивать родителей малышки, которая думала, что я ее умершая тетя Люсиль. Тетя, которую она никогда не встречала, по словам вышеупомянутых родителей.

Все называли таких поклонников, за неимением лучшего слова, странными. Я называла их очаровательными. Причудливыми. Эксцентричными.

Однако, это наследство стало просто финальным аккордом. Мне завещали только одну вещь, и это было, когда Грег Санчес вручил мне свой недоеденный рожок мороженого за секунды до падения в вулкан.

Та поездка плохо кончилась.

Я схватила сумку и снова остановилась, чтобы получше рассмотреть Персиваля.

Он уже забрался ко мне в сердечко, черт его побери. У меня слабость к задумчивым красавчикам. Мрачным, с глубоко спрятанными шрамами, к тем, кто выглядит так, будто сражался в тысяче битв. Персиваль определенно соответствовал всем требованиям.

Наполнив легкие свежим воздухом Новой Англии, воздухом, пахнувшим дымом горящих поблизости очагов, я подошла к входной двери Перси, вынула ключ из сумки, которую отдала мне миссис Рихтер, и вошла внутрь.

Я остановилась прямо в фойе, чтобы мы с Перси могли поболтать.

— Ладно, Перси, — произнесла я вслух, чувствуя себя немного глупо. — Не возражаешь, если я буду звать тебя Перси? — Я дала глазам время привыкнуть к полумраку внутри дома. — Похоже, здесь только ты и я.

Конечно же, стоило мне это произнести, как черный кот, который выглядел так, будто сам прошел через парочку сражений, промчался мимо моих лодыжек и запрыгал вверх по лестнице, будто его хвост был в огне. Я издала визг, которому бы позавидовала стая дельфинов, и поспешила закрыть дверь, пока другие лесные существа не решили к нам присоединиться.

Затем я вернулась, чтобы рассмотреть полностью, что именно Перси мог мне предложить.

Хотя миссис Гуд скончалась всего три дня назад, кто-то предусмотрительно накрыл мебель белыми простынями. Тем не менее, все поверхности были покрыты пылью, а легионы пауков обосновались в углах и вдоль стен, если судить по их серебристым паутинкам. Это делало дом еще более жутким.

Половицы заскрипели, я увидела пыльные деревянные полы и темно-серые стены. Даже потолки были выкрашены угольным цветом, в том числе декоративная лепнина в виде короны и изящных паутинных арок.

Я сделала осторожный шаг ближе к большому залу. Он был огромным, с одинаковыми лестницами по обеим сторонам, ведущими на общую площадку. Хотя Персиваль и утратил часть своего изначального лоска, в свое время он был потрясающе гламурен. Хорошая чистка и несколько сотен галлонов краски, и, кто знает, кем он снова может стать.

Прогулка внутри этого монолита не была похожа ни на что, когда-либо ощущаемое мною раньше. Прилив адреналина прошел сквозь меня, не оставив ни одну клетку нетронутой. Наступило убаюкивающее спокойствие. Вместе с чувством ностальгии, которое не имело смысла. Я вспомнила что-то такое, одинокое и прекрасное, а ведь ни разу не выезжала за пределы Аризоны.

Перси это тоже почувствовал. После первоначальной дрожи недоверия он, казалось, окутал меня теплым плащом. Реально теплым.

Я поняла, что он горяч. Слишком горяч, тем более, что, по словам фиолетовой пожирательницы людей, здесь никто, кроме миссис Гуд, не проживал. Дом должен быть пуст. Кто поддерживал тепло?

Мой телефон зазвонил, жесткий звук показался неуместным в таком чудесном памятнике минувшим дням.

Я нажала на зеленую кнопочку и ответила:

— Ты не поверишь, какое это прекрасное место.

Моя лучшая подружка меня проигнорировала.

— Во что я не могу поверить, так это в то, что ржавое корыто, которое ты зовешь машиной, сумело проделать такой путь.

Аннетт Осмунд была моей лучшей подругой с тех пор, как мы вместе изучали биологию у Тренера Тига в старшей школе. Именно копна кудрявых каштановых волос и красные очки «кошачий глаз» поначалу привлекли меня к ней. А ее причудливая оксюморонная личность — непочтительная, но теплая — заставляла меня возвращаться к ней снова и снова. У нас возникла мгновенная связь, как будто наши души знали, что мы будем лучшими подругами и более чем двадцать пять лет спустя.

Я прошла в боковую комнату. Комнату, которую моя предшественница могла бы называть салоном или будуаром. Я прочитала достаточно исторических любовных романов, чтобы у меня просто закружилась голова, эмоции бежали по позвоночнику