Свобода как повод влюбиться - Елена Александровна Романова

Я отбросила газету, и она спикировала в урну. Склонившись над раковиной, умыла лицо, затем тщательно вытерла руки, взглянула на себя в зеркало, сдула прядь завитых волос.

Первый день основных слушаний. Повсюду флаги. Пресса штурмует здание суда. Маршрут, по которому привезут подсудимого из Холк-стоуна, оцеплен. В зале выкуплены все места за баснословные деньги, так что в этот раз с покупкой оных я даже не совалась. Де Бьорк ходатайствовал о вызове почти всех слуг и некоторых работников плантаций, которые тряслись не хуже моего, дожидаясь в комнате свидетелей.

Я взглянула на часы. Что ж, вот твой звездный час и настал, Дженни.

Не помню, как добралась до зала сквозь толпу газетчиков. Передо мной распахнулись двери, и я пошла по небольшому узкому коридорчику вдоль чертовски длинных рядов. Взгляд выцепил Эстера, де Бьорка старшего, Эми (куда уж без нее), Клейтона. Когда я, выпрямившись и задрав подбородок, добралась до своего стола и плюхнулась на стул, позабыв поздороваться с сидящим рядом Вильнусом. Я глянула на стол. Господин Скотт опять педантично разложил бумагу и карандаши. Натянуто улыбнувшись ему, я перевела взгляд на пока еще пустующее место обвиняемого. Оно находилось через место Вильнуса.

— Нам нужно пересесть, — сказала ему.

Он закивал, и мы некоторое время толкались около стола, затем расселись.

— Прошу всех встать! — раздался голос секретаря, и в зал вошли присяжные.

Присутствующие глядели на них, как на восьмое чудо света.

Когда присяжные расселись, появился судья. Величественный, с каменным лицом, о которое могли разбиться любые мои аргументы. Он прошагал за стол, обвел присутствующих взглядом, в котором не читалось ни одной эмоции.

Любой законник был наслышан о способности ким-Аварского замораживать взглядом. Я была удостоена чести видеть это преображение и выступать на процессе с человеком, который был незыблем, как сам закон.

— Добрый день, уважаемые стороны. Прошу подойти ко мне, — его голос заставил всех умолкнуть.

Воцарилась такая тишина, что я слышала тиканье наручных часов господина Скотта.

— Вы готовы? — уточнил судья, когда мы подошли.

Мы закивали, как игрушечные болванчики.

— Тогда я желаю вам удачи, — он позволил себе коротко улыбнуться, и на этом все.

— Приведите подсудимого!

Зал всколыхнулся. Я судорожно сглотнула. Мы все уставились на дверь, из которой должен был выйти де Вер.

Ждать пришлось недолго. Кандалы были на своем законном месте и «украшали» запястья графа, но, к удивлению, тот был настолько красив, что на кандалы никто не обратил внимания. Человек, проведший в тюрьме несколько дней, в принципе, не мог выглядеть вот так — широкий разворот плеч, поднятый подбородок, умопомрачительный черный камзол, скроенный по фигуре, белоснежная рубашка, тщательно уложенные волосы. Возможно, граф учел мои пожелания к своей внешности?

Он шагал ко мне и смотрел на меня. Исключительно на меня.

Наши места были рядом, поэтому я не удержалась от комментария:

— Вы сегодня превосходно выглядите, милорд.

Он окинул меня быстрым взглядом и улыбнулся. Когда он был спокоен, его глаза всегда имели серый цвет.

— Вы тоже, госпожа Хоткинс.

— Добрый день, ваше сиятельство, — поклонился Вильнус, приветствуя графа.

Роберт кивнул.

Между тем судья дал слово обвинителю, и тот перешел в наступление. Был вызван кучер. Но бедолага так сильно ударился головой при падении, что почти ничего не помнил. Кроме того обстоятельства, конечно, что самостоятельно добрел до поместья хозяина.

Следующим свидетелем был господин Райн, человек, обнаруживший тела убитых на дороге по пути в поместье де Вера. Господин Райн регулярно доставлял на кухню выпечку отменного качества из кондитерской господина «П», пожелавшего остаться неизвестным.

— Господин Райн, расскажите нам, что вы увидели на месте преступления?

Тот поерзал на сидении, откашлялся.

Человек, впервые попавший на трибуну свидетеля, всегда теряется. Психология его поведения проста: во-первых, его слушает большая аудитория, во-вторых, от его показаний зависит жизнь человека и, в-третьих, имеется еще и субъективный фактор, к которому можно отнести все, что угодно, даже несварение желудка.

Эдвард слишком напорист. Он не делает пауз, не дает собраться с мыслями, заставляет Райна нервничать.

— Я увидел троих… трое… три тела… в чаще леса у дороги.

— Вы знали убитых?

— Да. Их все знали.

— Когда вы их обнаружили, они были мертвы?

— Мертвее некуда, милорд. Тела обезображены, всюду кровь.

— Вы заметили что-нибудь странное?

Господин Райн потер подбородок.

— Я говорил констеблю, что раны у всех были необычные.

— То есть природа данных повреждений показалась вам незнакомой?

— Думаю, да.

Эдвард торжествующе улыбнулся, взглянул на меня, затем на присяжных и развел руками.

— Все это очень странно, — проговорил он, надеясь навести последних на определенные мысли. Он прошагал к Райну, встал напротив, уперся ладонями в стойку. — Господин Райн, у вас есть предположения, для чего убитые поехали к дому лорда де Вера.

— Об этом все знают. Они хотели справедливости, милорд.

— Расскажите подробнее.

— Они хотели призвать к ответу лорда за колдовство на кладбище.

Я возразила:

— Ваша честь, это догадка свидетеля. Он не может знать истинных причин.

Эдвард усмехнулся.

— Ваша честь, — произнес он, — свидетель говорит то, что слышал.

— Протест отклонен, госпожа Хоткинс, — объявил ким-Аварский, — лорд де Бьорк, продолжайте.

Скрипнув зубами, я медленно осела на место. Впрочем, не стоит горячиться раньше времени, у меня еще будет возможность высказаться.

— Господин Райн, вы сказали, что все знали, чего хотели от лорда де Вера покойные.

— Да, милорд.

— Что вы подразумевали под словом «все»?

— Жителей графства. Все знают, что граф применяет магию на местном кладбище.

Я снова поднялась:

— Ваша честь, утверждения свидетеля не имеют никаких оснований.

— Протест принят.

— У меня больше нет вопросов, ваша честь, — Эдвард прошествовал к своему столу, где вальяжно расположился, сверкая не в меру довольным лицом.

Судья перевел взгляд на меня.

— Защитник, у вас есть вопросы к свидетелю?

Я поднялась, протиснулась между моим стулом и Роберта и вышла в самый центр зала. На секунду у меня закружилась голова, а сердце затрепыхалось где-то в горле. Я сделала глубокий вдох и обратилась к Господину Райну:

— Скажите, сколько вы уже работаете в кондитерской?

— Десять лет, госпожа.

Я приятно улыбнулась, подошла ближе к стойке, давая свидетелю возможность расслабиться и убедиться,