Свобода как повод влюбиться - Елена Александровна Романова

***

Холк-стоун. Огромный, каменный, обнесенный ключей изгородью, пугающий острыми шпилями и мрачным деревянным эшафотом, на котором еще столетие назад казнили представителей аристократии. Теперь же, если и случалось быть кровавому представлению, то проводили его на городской площади, которая в миру называлась Темная пустошь. Там честной люд мог насмотреться и на страшные орудия пыток, и на висящие на столбах железные клетки со смердящими покойниками, и на подвешенных за ноги врагов короны.

Холк-стоун. Эта тюрьма была страшна, как адский котел. Редкий человек здесь оставался человеком. В общем, это было самое место для лорда де Вера.

Я вошла в камеру без заблаговременного уведомления, сразу прошагала к столу, не глядя, как отреагирует на это вторжение граф, бросила на столешницу сумочку, извлекла из нее стопку бумаг, пару карандашей. Когда воззрилась на графа, удивленно вскинула брови.

Он был весьма хорошо одет. Двубортный пиджак, жилет из темно-вишневой ткани, белоснежная рубашка с высоким воротом, темно-алый шейный платок. Себастьян исправно поставлял ему лучшие костюмы, в которых он и в тюремной камере выглядел превосходно.

— Вижу, вы в прекрасном настроении, — бросила ему.

— Я рад вас видеть, Джейн.

Ему удалось удивить меня уже дважды. С трудом уняла тяжелое биение сердца.

— Присядьте, пожалуйста, Джейн, — он спокойно отодвинул стул и выжидающе уставился на меня. — Мы должны обговорить, как будем действовать. Я не хотел бы, чтобы меня обвинили в применении магии.

— Серьезно? — утрировала я.

— Мне плевать на любые обвинения, кроме этого.

— Значит, любые, кроме правдивых? — я изящно присела на стул, подобрав юбку.

— Если обвинение в убийстве будет снято, то я смогу вернуться домой.

— О, а я рассчитывала, что вы проведете здесь еще несколько дней. Вижу, это идет вам на пользу, — сказала я, взяв в руки карандаш.

Роберт потянулся, отнял у меня карандаш, отложил в сторону. Затем его ладони накрыли мои руки. Я тихо ахнула.

— Госпожа Хоткинс, — произнес он, — вы упрямая, порывистая и сумасшедшая женщина. Невероятно амбициозная и непреклонная. Вы никогда не делаете так, как вас просят?

— Вы что хотите меня уволить? — эта тирада натолкнула меня на странную мысль.

Лорд рассмеялся.

— Безумно хочу. С того самого дня, как вы проявили своеволие.

Он погладил мои руки так нежно и умело, что вдоль позвоночника пробежал электрический ток.

Спокойствие, Джейн! Только спокойствие! Ты же не растаешь от его комплиментов?

— Джейн, вы устанавливаете свои правила игры, по которым я должен играть, — его пальцы скользили по моим запястьям. Невероятное ощущение… соблазняющая ласка, почти интимная. — Но это может быть опасно, а я не хочу подвергать вас риску. Если вы узнаете обо мне слишком много, это может стать поводом для тех, кому это невыгодно, и они убьют вас.

Все, что он говорил, отзывалось в моем сердце то радостью, то болью, то страхом.

— Это не должно вас волновать, милорд.

— Это меня очень волнует.

Граф де Вер склонился ниже, коснулся моего подбородка.

— Я никак не могу забыть тот случай в лесу, когда вы бросились мне в объятия, Джейн.

Я густо покраснела.

— Я испугалась за вашу жизнь.

— Вы даже не представляете, как я боюсь за вашу.

— Не велика была бы потеря.

— Для меня огромна.

— Вот оно что. И почему же?

— Это слишком очевидно, Джейн. Потому что я влюблен в вас.

Все… Барьеры, баррикады, стены отчуждения, которые я выстраивала, рухнули. Были ли варианты? Я резко поднялась. Стул с глухим хлопком упал на пол.

Де Вер поднялся вместе со мной и смотрел, как я заметалась по камере.

Кажется, сейчас у меня будет истерика. Я не способна мыслить здраво.

— Темные не способны на чувства, милорд, — сказала я первое, что пришло на ум.

Если бы я не знала Роберта и его способностей, то его стремительно-меняющийся взгляд от черного до пронзительно синего сбил бы меня с толку. Граф сделал шаг назад, глядя на меня так, будто я была не я, а какая-нибудь преступница. Он смотрел и молчал, а я не могла понять, что он чувствует.

— Скажите, наконец, Джейн, что вы испытываете ко мне.

Нужно ли открыться ему?

Сделает ли он мне больно? Как и леди Селене? Как и Лиззи? Способен ли он любить?

— Ничего. Я… я, вообще, влюблена в Эдварда Бьорка. Еще со времен университета, — нагло соврала я.

Я не должна давать себе поводов сомневаться. Сначала я должна во всем разобраться.

— Значит, вы любите женатого мужчину, госпожа Хоткинс? — спросил Роберт недоверчиво.

— Сердцу не прикажешь, — я вновь села за стол, придвинула к себе листок и взяла карандаш.

— А он?

— А что он? — отмахнулась. Меньше всего мне хотелось говорить о Бьорке. — Он счастлив в браке. Моя любовь безответная, и я с ней смирилась.

— Не в вашем характере с чем-либо мириться. Вы мне лжете.

— Не стройте иллюзий, — я откашлялась, — давайте перейдем к делу, милорд.

Он молчал и смотрел на меня, недоверчиво прищурив глаза. Поэтому я поспешила продолжить:

— На завтрашнем слушании вас допрашивать не будут. Я позабочусь, чтобы до этого не дошло. Ваша речь мне понадобиться только на слушании дела об измене. Вот тогда ваше красноречие будет весьма кстати.

Он все еще молчал.

— Я верю, что вы не причастны к убийству жителей деревни. И завтра я буду ходатайствовать, чтобы вас освободили в зале суда. Думаю, по этому пункту обвинения мы добьемся оправдательно приговора.

Взгляд графа стал острее.

— Ваша основная задача демонстрировать доброжелательность и смирение, а так же возмущение словами обвинителя. Вы должны выглядеть, как добропорядочный аристократ. Эдвард постарается выставить вас чванливым, вспыльчивым и безумным чудовищем. Наша главная цель — вызвать симпатию присяжных.

Роберт даже не шевелился. Слышал ли он, вообще, то, что я сказала?

— Что вы увидели в северном крыле? — вдруг раздался его охрипший голос. — Вы же были там, верно? Эта часть дома защищена моей магией, и я почувствовал, что туда проник посторонний.

Я непонимающе заморгала. И почему, интересно, он этим озаботился?

— Я видела многое: лестницу, двери, ваш тайный кабинет. А что? Там было что-то, что я пропустила? — сделала невинный вид.

— Я не об этом, — произнес он серьезно, — северное