Тление - Лорел Гамильтон

если бы она нанесла блестки на лицо, но они почему-то забыли, что должны сверкать. В этот момент все читалось на ее лице — скорбь, утрата, все, что показала мне моя магия. Родина была обнажена — исчезла вся ее крутость, ярость, жестокость, заигрывания. Все, что она использовала в качестве щита, за которым пряталась — этого больше не было. Это даже хуже, чем раздеть кого-то на публике — это обнажало душу, но только с расстояния в несколько дюймов. В толпе никто ничего не увидел, но я видела, Итан видел, а когда Ру поднялся с места и положил ладони на плечи своей сестре, наши с ним глаза встретились, и я поняла, что ему не нужно видеть лицо Родины, чтобы знать, что она чувствует, потому что он чувствовал то же самое. Все это было в его глазах тоже — не благодаря магии, а просто потому, что в данный момент он не пытался спрятать это от меня.

Родина посмотрела на своего брата, а затем вновь на меня.

— Моя королева, я не готова служить сегодня.

Я не знала, обнять мне ее или ляпнуть: «Да ладно?», поэтому не стала делать ничего из этого. Свалим на взрослый подход и нелюбовь к обнимашкам.

17

Ру с Родиной вернулись в свои покои в «Цирке». Раньше я бы сказала, что он забрал ее домой, но теперь я слишком глубоко заглянула в ее сердце. Она не считала это место домом. Этот факт огорчал меня, словно я никак не могла стряхнуть с себя ее эмоции. Я стояла в туалетах для танцоров за кулисами, пытаясь привести в порядок свою размазанную помаду, а в дверях дежурил Итан. Штука в том, что я обычно не пользуюсь базовым макияжем, так что у меня ничего с собой не было, чтобы накраситься после того, как я смою помаду. Теперь на участке лица от носа до подбородка моя кожа выглядела несколько иначе — то ли из-за текстуры, то ли из-за цвета, — и я понятия не имела, как это исправить. Предполагалось, что я подожду здесь, пока мы не решим, безопасно ли мне находиться рядом с Жан-Клодом или Натэниэлом, поскольку моя с ними связь была куда глубже, чем с Родиной или даже с Итаном.

В дверь постучали и раздался голос Итана:

— Натэниэл пришел, чтобы стать ягненком на закланье.

— Как ты его назвал? — переспросила я.

— Я сам вызвался, — сказал Натэниэл через дверь.

— А если все выйдет из-под контроля? — поинтересовалась я.

— Тогда займемся сексом, как занимались им уже сотни раз. Мне сегодня не нужно выходить на сцену.

— Ты можешь пропустить выступление Жан-Клода с хореографией, которую ты сам ему поставил.

— Потом посмотрю, как он это делает.

— Жан-Клод хотел, чтобы я увидела его выступление, и сегодня у нас с ним свидание, а теперь все может сорваться.

— Свидание можно перенести, Анита.

Я уставилась на себя в зеркало — аккуратный макияж, завитые волосы, платье, дурацкие каблуки… и теперь из-за того, что я не могу контролировать собственные силы, все это, блин, пропадет зря.

— Анита, ничего не пропадет. Ты можешь опять надеть это платье для Жан-Клода, если, конечно, мы его не порвем.

Я увидела, как в зеркале расцвела моя улыбка.

— Думаю, мы сможем сохранить платье в целости, — сказала я, улыбаясь еще шире.

— О-о, — умилился Натэниэл через дверь, и я по тону голоса поняла, что он улыбается.

Я рассмеялась и сказала, что он может войти. Дверь открылась, и вот он передо мной — одна из любовей всей моей жизни. Волосы он убрал под фуражку, которая больше напоминала шляпу, но поля у нее были слишком узкие, и как бы не назывался этот головной убор, он создавал иллюзию, что волосы у Натэниэла короткие. Он должен был сидеть в зале, вместе со зрителями, и смотреть шоу, так что сокрытие волос — это необходимость. Натэниэл закрыл за собой дверь, прислонился к ней, убрав руки за спину, и оглядел меня с головы до ног — со всей этой прической, макияжем, до самых каблуков.

— Ого, ты выглядишь потрясающе.

— Спасибо, думаю, это все не очень в моем стиле.

Он подарил мне теплую улыбку и оттолкнулся от двери, чтобы пересечь комнату и подойти ко мне.

— Ты всегда красива, но ты права, это не похоже ни на что из того, что я на тебе видел. Это как белье или костюм, созданный для тебя, или мне стоит сказать «для Жан-Клода»?

— Хочешь сказать, ты не помогал ему выбирать ничего из этого?

Натэниэл ухмыльнулся.

— Я видел наряд, и, может, помог с цветом, но за вычетом туфель тут нет ничего, что было бы в моем вкусе.

Он стоял напротив, и с моими каблуками наши глаза находились вровень друг другу. Он обнял меня за плечи, а мои руки автоматически обвили его талию. Странно было смотреть на него прямо вместо того, чтобы прижиматься к его плечу или смотреть снизу вверх. Глаза у Натэниэла лавандовые, а не голубые, как ему пришлось написать в своих официальных удостоверениях. Ашер прозвал его нашим цветочноглазым мальчиком. Мне впервые не нужно было вставать на цыпочки или опираться на него для поцелуя. Все было на своих местах. Губы полные и чуть надутые, созданные для поцелуев. Будь он девушкой, то походил бы на старомодных фотомоделей, но Натэниэл поднимал слишком много тяжестей и пробегал слишком много миль, чтобы иметь такие формы. Он прервал поцелуй и отстранился, улыбаясь мне.

— Я теперь знаю, что ты замутила с Родиной, потому что чувствую ее запах на твоих губах. Это чертовски возбуждает.

Я вскинула бровь.

— Серьезно? Ты заинтересован в Родине, а я и не в курсе?

— Ты же знаешь, что нет, но ты также знаешь, что я вуайерист. Меня возбуждает, когда я наблюдаю за тобой с кем-то, а с кем-то новым это еще круче.

Раньше я могла бы вызвериться на него за такой комментарий, но сейчас я просто рассмеялась, потому что что правда, то правда.

— С тобой реально что-то не так, и ты это знаешь.

— Но ты все равно меня любишь, — заметил он.

— Как раз поэтому я тебя и люблю — потому что твои неровности подходят моим неровностям.

— Выходит, две неровности рождают гладкость? — поинтересовался он.

— Да, именно это я и имела в виду, — с улыбкой ответила я.

Натэниэл улыбнулся мне в ответ и наши улыбки встретились, чтобы перейти в еще один поцелуй. Поцелуй, полный нетерпеливых губ,