Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон
Гость вынул небольшой сверток, обернутый грязным розовым ситцем.
Я взяла его в руки. Он был легким, всего несколько унций, а внутри что-то слабо шуршало.
— От кого?
— Точно не знаю, миссис Клэр. Мне его дала женщина, которая содержит таверну неподалеку от Шарлотта, в январе. Она сказала, сверток оставил чернокожий мужчина для колдуньи из Фрэзер-Риджа и любезно попросил передать его с кем-нибудь сюда. Полагаю, он имел в виду вас, — добавил Майерс с улыбкой. — Не так уж много колдуний в этой глуши.
Я озадаченно вскрыла сверток и обнаружила лист плотной бумаги, аккуратно обернутый вокруг твердого предмета. Развернула бумагу — на ладонь выпал камень размером с куриное яйцо и примерно такой же формы. Он был пятнисто-серый с белыми и зелеными вкраплениями. Гладкий и на удивление теплый, учитывая прохладу на улице. Протянув камень Джейми, я расправила большой лист бумаги, в котором он лежал. Записка была написана пером и чернилами, почерк немного неровный, но вполне разборчивый.
Я ушел из армии и вернулся домой. Моя бабка посылает это вам в знак благодарности. Голубой гранит, очень древний; она говорит, что он исцеляет болезни духа и тела.
Немало удивившись, я уже хотела сказать Джейми, что записка, должно быть, от капрала — очевидно, уже бывшего капрала — Сипио Джексона, как вдруг он взял бумагу из моей руки.
— A Mhoire Mhàthair!
Джон Куинси заинтересованно вытянул шею.
— Будь я проклят, — сказал он. — Тут твое имя, Джейми?
Бумага была порядочно измятой, потертой и испачканной; один угол оторван, чернила, видимо, намокли и потекли, а красная сургучная печать отвалилась, оставив после себя круглое пятно, — однако не возникало ни малейших сомнений в том, что это.
Перед нами был экземпляр — оригинальный экземпляр с подписью губернатора Уильяма Трайона — дарственной на десять тысяч акров земли в Королевской колонии Северная Каролина некоему Джеймсу Фрэзеру в благодарность за его заслуги перед Короной. А к ней толстой черной бечевкой было пришито письмо лорда Джорджа Жермена.
151
Послание в бутылке
На борту «Паллады»
Пока они стояли на якоре, Джону Грею позволяли разминаться на палубе два раза в день без ограничения по времени. Повсюду его сопровождал крепко сложенный матрос, очевидно с единственной целью не дать пленнику прыгнуть за борт и спастись вплавь. Язык, на котором он говорил, не был ни английским, ни французским, ни немецким, ни латынью, ни ивритом, ни греческим. Возможно, польский. Если и так, это ничем не могло помочь Грею.
В остальное время его не просто запирали в каюте, но и приковывали с помощью ножных кандалов, снабженных длинной цепью, которая, в свою очередь, крепилась к кольцу, вставленному в перегородку. Он чувствовал себя улиткой.
В его распоряжении было достаточно еды, а также ночной горшок и небольшая стопка книг, в том числе несколько трактатов о пороках рабства. Если они и предназначались для того, чтобы примирить Грея с возможной судьбой, то не достигли своей цели, и он вытолкнул их из маленького иллюминатора, прежде чем взяться за перевод «Дон Кихота».
Его и раньше держали в плену — слава богу, нечасто и никогда подолгу, хотя ночь, которую он в шестнадцать лет провел со сломанной рукой привязанным к дереву на шотландской горе, казалась бесконечной. С чего вдруг он вспомнил о ней сейчас? Грей почти забыл об этом в вихре обстоятельств, сопутствовавших его знакомству с человеком, которого он не чаял больше увидеть, — и скатертью дорога. Однако чертов Джейми Фрэзер был не из тех, кого легко забыть.
Грей на мгновение представил, что подумал бы Джейми о его нынешнем положении — или, упаси боже, об обстоятельствах его возможной смерти, — но выбросил это из головы как несущественное. В конце концов, он не собирался умирать, так какой смысл строить догадки?
Единственное, в чем он не сомневался относительно Ричардсона и необычных мотивов джентльмена, так это что его, Грея, не убьют до тех пор, пока Ричардсон не найдет Хэла, поскольку для мерзавца его жизнь имела ценность только как рычаг давления на Хэла.
Что же до действий брата… Грей рассеянно поскреб подбородок. Ричардсон не доверял ему бритву; борода отросла и сильно чесалась.
Хэл и вправду порой отпускал несдержанные замечания по поводу хода войны и не раз угрожал отправиться в Англию и открыто высказать лорду Норту насчет растраты жизней и денег. «Ей-богу, есть вещи, которые нельзя замалчивать, и я один из немногих, кто может их высказать». В последний раз подобное замечание Грей слышал от брата… когда? По меньшей мере шесть недель назад, а то и больше.
Внутренне Джон был уверен, что Хэл отправился на север искать Бена. Убеждение подкреплялось тем фактом, что Ричардсону, по-видимому, до сих пор не удалось найти его ни в одном из южных портов. Грей понял это из регулярных донесений береговых агентов Ричардсона: его каюта находилась прямо под большой капитанской каютой, и хотя он не мог разобрать всех слов, тон разочарования — иногда сопровождавшийся ударом сапога над головой — был безошибочным.
Интересно, сколько времени уйдет у Хэла на поиски? И что, черт возьми, произойдет, когда он отыщет Бена? Ибо единственное, что могло помешать Хэлу найти заблудшего сына, это если несносный мальчишка и в самом деле умер, будь то в бою или от болезни. Грей вспомнил рассказ Уильяма о вакцинации населения Нью-Джерси от оспы.
Ветер изменился. Ворвавшись в крошечную каюту, он взъерошил Джону волосы и защекотал кожу. Грей инстинктивно прикрыл глаза и повернулся лицом к иллюминатору. Потом понял, что переменился не ветер: судно двигалось. Взглянув наверх, он подошел к двери с небольшим зарешеченным отверстием, в которое иногда попадал свет из люков, прижал ухо к отверстию и напряг слух. Ничего. Ни приказов, ни быстрых шагов, ни грохота и хлопанья разворачиваемых парусов. Слава богу, они не собирались поднимать якорь и уходить.
— Видимо, просто ветер шалит, как говорила моя бабушка, — пробормотал он, стараясь подавить приступ паники: при мысли, что корабль вот-вот отчалит, у него на мгновение скрутило живот.
Ричардсон несколько раз менял
