Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон

Я взяла тампон, и к мускусному запаху эфира присоединилась резкая вонь спирта, перебив долетающий с улицы аромат сосен и каштановых бревен.

— Пахнет настоящей больницей, правда? — сказала я и туго завязала маску на лице.

* * *

Я благополучно вывела Джейми из наркоза, после того как перевязала и зафиксировала колено шиной. Дав ему солидную дозу лауданума от боли, я оставила его спать в хирургической, а сама побрела по коридору в кухню, чувствуя голод наряду с глубоким удовлетворением. Операция прошла прекрасно; у него хорошие, крепкие кости, которые быстро срастутся, и хотя восстановление наверняка будет болезненным, я не сомневалась, что со временем он снова начнет легко ходить.

В доме царила тишина, все мои помощники разбежались: Фанни где-то гуляла с Сайрусом, а остальные ушли в хижину Мюрреев пить яблочный сидр и доить коз. Поэтому я несколько удивилась, обнаружив на кухне Дженни. Она в одиночестве сидела на скамье и задумчиво глядела на большой котел, медленно дымящийся на огне.

— У твоего брата все прекрасно, — сообщила я, открывая буфет в поисках чего-нибудь съестного.

— Хорошо, — ответила она рассеянно, но затем пришла в себя. — То есть… да, замечательно. Думаешь, он сможет нормально ходить?

— Возможно, не раньше чем через несколько недель. Но он обязательно будет ходить, и чем больше, тем легче. — Я нашла три четверти пирога с сушеными персиками и принесла его на стол. — Поешь со мной?

— Нет, — машинально ответила Дженни, и только потом до нее дошло, о чем речь. — Ох. Да. Спасибо.

Я разрезала пирог, набрала молока из бачка для охлаждения, который Бри соорудила в углу кухни, и расставила еду. Дженни медленно поднялась со своего места и села напротив меня.

— Сахем сегодня утром сказал, что ему пора вернуться на север.

— Правда? — Я отправила в рот кусочек пирога. Изумительно… Вероятно, его приготовила Фанни, которая пекла лучше всех домочадцев. Дженни ничего не ответила. Она по-прежнему сидела с вилкой в руке, так и не притронувшись к пирогу. — И что?

Ответа не последовало. Я принялась за второй кусочек.

— Ну, — сказала она наконец. — Он меня поцеловал.

Я подняла бровь.

— Ты ответила на его поцелуй?

— Да. — В ее голосе прозвучало удивление. На какое-то время Дженни призадумалась, а потом искоса посмотрела на меня. — Сама того не желая, — заметила она, и я улыбнулась.

— Тебе понравилось?

— Ну, лгать не буду, Клэр. Да. — Она откинула голову назад и уставилась в потолок. — И что теперь?

— Ты меня спрашиваешь?

— Нет, себя, — сказала она, добавив для выразительности легкое шотландское фырканье. — Он едет на север, обратно к своему племяннику. Рассказать все, что он узнал о войне, чтобы тот мог решить, оставаться ли ему с британцами или… — Она замолчала. — Ему нужно выехать до того, как погода изменится.

— Он просил тебя поехать с ним? — осторожно поинтересовалась я.

Дженни покачала головой.

— Ему не пришлось спрашивать — мне не пришлось отвечать. Он хочет меня, а я… ну, если бы речь шла только о нас с ним, это было бы одно, но все не так. Я не могу уйти и оставить здесь свою семью, особенно зная, что может случиться со всеми вами. А еще Йен…

По ее интонации я догадалась, что она имела в виду Йена-старшего, мужа, а не сына.

— Уверена, он бы не возражал, — продолжила Дженни. — И не только потому, что мне об этом сказал сахем, — добавила она, в упор глядя на меня голубыми глазами. — Он видит Йена со мной, хотя я и без него знаю, что Йен рядом. И всегда будет, — промолвила она тише. — Возможно, однажды все изменится. Не потому, что Йен оставит меня, просто… будет иначе. Я так и сказала сахему, и он пообещал вернуться. Когда война закончится.

Когда война закончится. Я почувствовала огромный ком в горле. Я слышала это раньше, давным-давно, оказавшись в пасти другой войны. Сказанное тем же тоном — с тоской, надеждой, покорностью. С осознанием того, что война никогда не закончится по-настоящему. Ничего не будет как прежде.

— Он вернется, непременно, — заверила я.

150

А как насчет Лазаря?

Фрэзер-Ридж

11 февраля 1781 года

Я почувствовала, как рядом проснулся Джейми. Потянувшись, он резко охнул и замер. Я зевнула и приподнялась на локте.

— Не знаю почему, но в лежачем положении травмированные колени и стопы болят сильнее, чем когда стоишь.

— Когда я стою, тоже больно, — сказал он, однако от предложения помочь отмахнулся и осторожно спустил больную ногу с края кровати, шипя и бормоча под нос: «Матерь Божья». Он воспользовался ночным горшком и посидел, собираясь с силами, потом оперся рукой о тумбочку и встал, покачиваясь, как стебелек на ветру.

Я вскочила с постели, достала его трость из угла, куда он ее бросил вечером, и вложила ему в руку, гадая, как жилось Марии и Марфе после того, как их брат Лазарь воскрес из мертвых. Наблюдая за попытками Джейми одеться, я подумала, каково было Лазарю.

В каком бы душевном состоянии он ни пребывал в момент смерти, бедняга, по-видимому, покинул свое тело с мыслью, что расстался с миром. Одно дело, когда тебя бесцеремонно возвращают в прежнее тело, и совсем другое — вернуться к жизни, которую ты не намеревался продолжать.

Джейми мрачно глянул на себя в зеркало, потер щетину, пробормотал что-то по-гэльски, провел рукой по волосам, тряхнул головой и стал спускаться вниз к завтраку; каждый его шаг сопровождался стуком трости.

Одеваясь, я подумала, что, в сущности, такое случается с кучей людей. Возможно, они и не подходят столь близко к физической смерти, как Джейми, но все же теряют привычную жизнь. Я вдруг с удивлением поняла, что и сама испытывала подобное — и не единожды. Когда в первый раз прошла через камни и оказалась оторванной от Фрэнка и нашей жизни, которую мы едва начали после войны… и снова, когда мне пришлось оставить Джейми перед Каллоденом.

Я давно не возвращалась к этим воспоминаниям, да и сейчас не хотела, однако было утешением знать, что они произошли… и что, будучи вырванной